Поделиться
Имя Анны Франк вынесено в название, потому что ее дневник самый известный. Имена пяти других девушек - Евы Хейман, Мэри Берг, Рутки Ласкер, Элен Берр, Элизабет Кауфманн - известны меньше. По крайней мере в России. Из шести выжить удалось двум. Элизабет Кауфманн спас французский священник.
А у Мэри Берг мама была гражданкой США, благодаря обмену на немецких пленных семья Бергов смогла покинуть Европу. Дневник Мэри, которая записывала подробности жизни в Варшавском гетто, стал первым личным свидетельством о жизни в гетто, опубликованным еще до конца Второй мировой войны.
Тогда, в 1945-м, главной была точность описания повседневной жизни гетто. Более 70 лет спустя не менее важной оказывается личная история авторов дневников, их мысли и переживания. И, именно это же было очень важным для тех, кто оказался на пороге смерти, едва вступив в жизнь. Поразительно признание самой старшей из девушек, 22-летней Элен Берр: "Такое счастье знать, что, если меня схватят, Андре сохранит эти листки, частицу меня самой, то, чем я больше всего дорожу, потому что все материальное потеряло для меня всякую ценность; душа и память - только это важно сохранить" (27 октября, 1943).
Слова "память" и "душа", пожалуй, ключевые для этой выставки, открывшейся в Еврейском музее. Она выстраивает хрупкий мостик между личными историями тинейджеров, документами и произведениями искусства. Иначе говоря, строит мостик между личной памятью убитых и выживших во время Холокоста и коллективной памятью. Считается, что коллективная память - это идеологический конструкт, в который утрамбовываются личные истории. Мол, именно "большая история" дает те "очки", через которые мы смотрим на частную жизнь, и вписывает в нее смысл.
Так вот, выставка "Анна Франк. Дневники Холокоста" выстроена противоположным образом. Тут и оптику, и смысл задают личные истории юных людей, оказавшихся лицом к лицу со смертью, жестокостью, голодом, предательством. А произведения искусства не стараются объяснить или истолковать тот ужас, через который пришлось пройти миллионам евреев во время Холокоста. Потому что объяснить это невозможно. Но можно вглядеться в травму, чтобы сохранить ее след, шрам как память о боли.
Это переживание памяти как приближения к болевому порогу объединяет жутковатую живописную абстракцию венского акциониста Германа Нитча и, например, работу Хаима Сокола, закрасившего фотографии лиц малышей, которых использовали в лагере для медицинских экспериментов, красной краской. Образ таблицы, которую так любят концептуалисты, тут отсылает к бланкам анализов крови, где есть графа - эритроциты, или "кровяные тельца". Амбивалентность работ инсталляции Кристиана Болтански и трехканального видео Мирослава Балки, построенных на сшибке несовместимых пластов жизни - надежды и трагедии, смерти и неведения о ней природы, - создают напряжение пребывания "на пороге" бытия.
Именно эта энергия живет и в дневниках детей... Но что могут рассказать нам эти дети? Те, кто жадно прислушивался к звоночку тележки мороженщика, проезжавшего по противоположной от гетто стороне улицы. Те, кто мечтал о велосипеде ("чтобы ездить в библиотеку, где я могла бы есть и читать одновременно. Идеальная ситуация")... Те, кто писал о первом поцелуе и о том, что "пить чай - это по-взрослому"... Те, кто отчаянно твердил: "Я не хочу умирать, я даже не успела пожить!" Поразительно, что именно они, стоявшие на пороге отчаяния и смерти, находили силы и смысл в борьбе за жизнь. "И теперь я знаю, что человеку нужнее всего мужество и радость", - напишет Анна Франк.
Имея такой набор художников, участвующих в проекте (а кроме Болтански, Балки, Нитча, Сокола это еще и наш Вадим Сидур, немец Ансельм Кифер, израильтянин Ори Гершт, Китти Клайдман и британец Густав Мецгер), наверняка трудно было отказаться от соблазна сделать акцент на них. Подчеркнуть "звездный" подбор имен... Куратор Моника Норс этого соблазна избежала.
Архитекторы Кирилл Асс и Надежда Корбут выстроили экспозицию в узком пространстве перехода-коридора. Эта теснота вас приближает вплотную и к текстам, и к работам художников. Зритель оказывается внутри "приватного" пространства дневника и в орбите притяжения художественных работ. Он ощущает себя на сцене и за кулисами, наблюдателем из будущего и хорошим знакомым авторов дневников. Он может даже слышать "колокольчик продавца мороженого" или речь Черчилля, которую в укрытии когда-то слушала Анна Франк. Эта совсем не театральная выставка срежиссирована Моникой Норс, похоже, безупречно. В духе театра Doc.