Поделиться
"Мне иногда кажется, что появилась целая категория зрителей, которые больше любят рассказы про искусство, чем само искусство. Отчасти это, наверное, извечное любопытство к миру закулисья, отчасти весьма современное стремление к комиксу - поразнообразнее и покороче, за один вечер тебе и сценку сыграют, и кино покажут, и "комические случаи" поведают, и на вопросы ответят…"
"Вот наиболее распространенные из задаваемых на встречах вопросов:
- Как вы пришли в театр (в кино)? Шутливый вариант этого вопроса с оттенком фамильярности:
- Как дошли до жизни такой? (Здесь обычно одобрительное оживление в зале.)
- Какая ваша любимая роль?
"Из сложных вопросов, на которые ответить почти невозможно: - Что вы хотели сказать вашим спектаклем (фильмом)?"
"Из острых вопросов: - Как вы относитесь к Театру на Таганке? "
"Из практических вопросов: - Как вы запоминаете столько текста?; Женаты ли вы?"
"Из вопросов с оттенком обвинения: - Зачем вы согласились участвовать в этом фильме? (Отвечать на такой вопрос очень трудно.)"
"Среди всех этих вопросов с оплаченными ответами и ответов с оплаченными реакциями, среди запланированных мыслей и шуток обязательно бывают и вопросы, и мысли, и оценки действительно интересные. Случается, держишь в руках целое письмо, в котором и знание искусства, и беспокойство ума и остановка проблемы. Ищешь глазами в зале - кто написал? И потом, уходя, жалеешь, что разминулся, не познакомился с этим человеком, а на его вопросы ответил поверхностно - потому что такие вопросы требуют раздумья, времени и подробностей…"
"Иногда вопрос формулируется научнее и тоньше:
- Работа артиста театра и артиста кино для вас одно и то же или это две разные профессии?"
"…Во всех ролях я лучше или хуже приспосабливал свое театральное умение к условиям кино. Я думаю, что зрители и критики зачастую прощали или не замечали мою театральность, потому что большинство моих персонажей были натурами артистическими - и Чудак из "Человека ниоткуда", и Никита Батурин ("Крепостная актриса"), и Виктор Николаевич Сорокин ("Республика Шкид"), и Жюль Ардан ("Сломанная подкова"), и Остап Бендер. Некоторая театральность становилась чертой характера. За артистичностью персонажа я скрывал свое неумение владеть законами искусства киноактера.
Я не берусь анализировать эти законы. Я попробую только разобраться в некоторых различиях, которые я ощутил, работая в театре и в кинематографе.
"Пауза - это не перерыв в тексте, когда актер молча что-нибудь делает. Я начинаю спектакль "Цена" четырехминутной молчаливой уборкой квартиры, которая выгорожена на сцене. Вытираю пыль, переставляю мебель, убираю старые газеты, завожу патефон - четыре минуты без текста. Но это не пауза. Это драматическая пантомима. Здесь к зрителю поступает информация, хотя текста нет, Нельзя назвать паузой и рыдания актрисы, которые не дают ей говорить, - и в этом случае есть продолжение, развитие действия.
"… Кто держит паузу? Кто определяет количество мгновений тишины? Это очень важно. И здесь-то разница. В театре, при всем могуществе режиссера в двадцатом веке, паузу держит актер. Он последняя инстанция, он сам разговаривает со зрителем. В кино паузу держит режиссер: в его руках монтаж, и потому со зрителем разговаривает он, а актеры только поставляют материал для разговора".
"… И театр, и кино не только показывают себя, но еще и творят атмосферу, возбуждающую сотворчество смотрящих. Пути к этому у двух великих искусств разные. Мне кажется, для современного актера очень важно понять эту разницу, чтобы сознательно и профессионально совершенствоваться в близких, но разных профессиях".
"А. Эфрос в своей книге "Репетиция - любовь моя" замечательно пишет о потребности чередования в театре сцен "сгущенных" и "сцен с разреженным воздухом", о том, что без чисто атмосферных кусков действия все становится недостоверным, картонным. Он, великолепный мастер режиссуры, откровенно рассказывает о том, как сам шел от желания "гнать сюжет", не дать зрителю заскучать к сосредоточенной поэтичности, где всегда присутствует момент тишины, доверия к зрителю, и возникает обратное доверие.
"Е. Гротовский, один из самых смелых экспериментаторов в области театра, пишет в своей статье "Обрядовый театр", что, испробовав много способов сделать зрителя полным соучастником действия, вызвать у него не театральные, а подлинные эмоции - страх, отвращение, горе и т. д., пришел к выводу, что это стесняет, сковывает зрителя или неприятно развязывает его, но эффекта сопереживания не вызывает. Гротовский уходит в исследование сценического действия и возвращает актерам сцену, а зрителям зал - место для смотрения".
"Актеры спускаются по веревкам с потолка и вылезают из-под пола. А в результате, пройдя все круги исканий, самые талантливые возвращаются в здание, форма которого определена еще старым мольеровским сараем, где на сцене актеры, а в зале зрители… И стучат палкой в пол или гасят свет, и наступает тишина начала. А потом играют. И в извечном кубе сценического пространства материализуется воображение актеров и зрителей, возникает живая жизнь, и нет конца разнообразию человеческой фантазии. И когда в прекрасном спектакле наступает пауза, все - и тот, кто играет, и тот, кто смотрит, - объединяются в удивительном творческом усилии - постижении истины театром и домысливают то, чего не выскажешь словами…"