Но объяснить, почему всё "володинское" столь нами узнаваемо, мы не можем. Ведь это значит - объяснять самих себя.
Однажды приятель спросил Александра Володина: "Что это у тебя пьесы какие-то сиротские?" А в пьесах у него и правда - одни герои воспитывались в детдоме, другие - безотцовщина, третьи в разладе с родителями, и сам-то будущий драматург рос без отца и матери.
Но дело даже не в биографии героев Володина, а в той мелодии одиночества, которая звучит во всех его густонаселенных, как коммуналки, пьесах. Велика Россия, а прислониться не к кому. Нет того теплого и надежного плеча, припав к которому можно почувствовать счастье.
И беда не только в слабых и растерянных мужчинах, которые терзают возлюбленных зыбкостью своих намерений. Беда в самой стране, где все живут как пассажиры, отставшие от поезда и оказавшиеся на чужой станции.
Все ждут призывного свистка тепловоза и сидят по лавкам, испуганно прижав к себе нехитрое имущество. Все боятся полюбить друг друга, и если кто-то полюбит кого-то - то какой-то судорожной любовью.
Так у Володина. В жизни могло быть все иначе, но происходящее в пьесах Володина и сегодня безоговорочно принимается нами как эталон достоверности. То же свойство в русской драматургии есть, пожалуй, лишь у Вампилова. И нота сиротства у них общая.
Володин стал писать в госпитале в 1944м. Пуля прошла между ребер и осталась в легком. Его ровесники как заклинание повторяли строки Семена Гудзенко, тяжело раненного в 42-м под Москвой: "Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели..."
Володин, как всякий молодой парень, оказавшийся в беспомощном положении, не хотел, чтобы его жалели, и сам себя изо всех сил старался не жалеть.
И тут ему очень помогла не солдатская бравада, а то, что его душа была очень расположена к тому, чтобы жалеть других людей. Жалеть детей, жалеть стариков, жалеть девушек...
"Мне всегда кажется, - говорил он в последнем интервью, - что женщина беззащитна... Любовь - это жалость и преклонение. Я всегда очень сильно любил..."
Его пьесы, его поэзия тихо убеждают нас в том, что жалость - это не слабость. Это свойство любящей души. Отказываясь от жалости, мы отказываемся от любви.
А еще он часто повторял слово "стыд". Причем во множественном числе: "стыды".
Сейчас мы как-то запутались с этим словом. Нам говорят, что стыдно стыдиться, надо гордиться. И ладно бы это говорили только сверху. Нет, отовсюду несется клич: "Не надо заморачиваться!.."
А Володин говорил: "Я всю жизнь терзаюсь своими ошибками и стыдами..." Самое известное его стихотворение начинается с заклинания: "Простите, простите, простите меня!.."
Стихи свои он долго избегал печатать, просто дарил своим любимым актерам: Наталье Гундаревой, Станиславу Любшину, Алисе Фрейндлих.
Есть у Володина и стихи, посвященные Сергею Юрскому, с которым мы простились в эти февральские дни...
Они были друзьями. Звали друг друга Сережа, Саша.
Двадцать лет назад Сергей Юрьевич написал "Монолог об Александре Володине". Вот что он говорил о стихах Володина (а Юрский не раз читал их на своих выступлениях и даже со сцены зала Чайковского): "Я помню, что делалось с залом, помню, как зал Чайковского - целый зал - как бы захлебнулся от новизны и точности не выраженного собственного чувства. Вот это володинские стихи и это мой опыт их прочтения...".
Потом, после ухода друга, Сергей Юрский сделал послесловие к своему монологу: "Я никогда не говорил с Сашей о Боге и даже не подозреваю, верующий он или нет. Но Володин - один из самых святых людей, которых я знал в жизни... Я не представляю, как бы смотрел на мир Саша сейчас и как бы мир смотрел на него. Я не представляю, как бы сейчас играли его пьесы. Театр совсем отошел от естественности, а он... он выражал простую и высокую сущность человека. Но и человек изменился. Да, за эти несколько лет человек стал неузнаваем..."
100 лет назад в Минске родился драматург и поэт Александр Володин.
У каждого есть право на собственное несчастье.