Календарь поэзии: Почему имя автора книги "Золотой Плёс" остается в тени
Если имя великого художника всем знакомо, то имя автора книги "Золотой Плёс" поэта и прозаика Николая Смирнова остается в тени.
Почему у советской власти Николай Павлович был под подозрением - понятно. Сын последнего дореволюционного градоначальника Плёса, лагерник (в 1930-е годы отсидел в Бутырках и Воркуте), верующий в Бога, переписывается с Буниным...
Но что мешает сегодня Плёсу воздать должное семье Смирновых, создавших в маленьком купеческом городке ту творческую среду, которая до сих пор привлекает сюда художников и поэтов?
Имя Николая Смирнова вовсе не провинциально, оно вводит Плёс в контекст отечественной литературы ХХ века. Смирнов стоял у истоков журнала "Новый мир". И это ему Борис Пастернак передал рукопись "Доктора Живаго" со словами: "Дорогой Николай Павлович, скажите мне что-нибудь по прочтению тетрадей. Вы такой тонкий, такой близкий..."
Смирнов, работая редактором в издательстве, выловил из потока рукописей повесть офицера-фронтовика Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда", а потом помог войти в литературу и Юрию Казакову.
Когда я писал в "Календаре поэзии" ("РГ - Неделя" от 15 марта 2018 года) о печальной судьбе дома Смирновых в Плёсе, то, конечно же, надеялся, что найду понимание не только у читателей, но и у администрации города, в департаменте культуры и туризма Ивановской области. И вот прошел год, а ответа редакция так и не получила.
Неужели правы те жители Плёса, которые считают: "заговор молчания" вокруг дома Смирновых объясняется тем, что он оказался на территории, приобретенной в смутные времена влиятельным частным лицом. Так это или нет, но финал той моей мартовской публикации остается, увы, актуальным: "Усадьба Смирновых на пересечении улиц К. Маркса и Л. Толстого стоит заброшенной, пугая туристов черными глазницами выбитых окон. Еще в начале 1990-х планировалось создать здесь дом-музей, и тогда Смирновы передали родному городу собрание рукописей, фотографий, памятных вещей. Стыдно, что музея до сих пор нет. К слову сказать: на развитие туристического Плёса в недавние годы выделялись баснословные суммы. И малой крохи этих денег хватило бы на то, чтобы отдать долг памяти семье Смирновых..."
Чтобы не завершать на грустной ноте, расскажу о новых изданиях, посвященных Николаю Павловичу Смирнову. На днях в ЦДЛ был представлен сборник "Голоса", а еще в издательстве "Референт" вышла книга, соединившая под одной обложкой неоконченную повесть Смирнова "Солнце неспящих" и воспоминания его сестры Зинаиды. Эта книга, с любовью оформленная художником Александром Мучкаевым, - настоящая находка для тех, кто хотел бы провести вечер не у телевизора, а с книгой.
Читая ее, я вдруг подумал о том, что каждому из наших райцентров, так много претерпевших в ХХ веке, Бог послал удивительное утешение: своего поэта. Тем самым каждый уездный город обрел свой неповторимый голос в русской словесности. И сегодня несомненно, что у Тотьмы - голос Николая Рубцова, у Белозерска - Сергея Орлова, у Березников - Алексея Решетова...
А у Плёса, конечно же, голос Николая Павловича Смирнова:
- Так потаенно тихо в поле,
- Как будто жизни прерван бег,
- И прежней радостью и волей
- Повеял тот, минувший век...
Каждую весну Николай Павлович приезжал в Плёс, спешил застать ледоход на Волге. Дом у Смирновых отобрали еще в 1920-е годы, поэтому жил писатель у знакомых.
"На берегу смолят лодку: тихо теплится костер..."
Иногда наши читатели спрашивают меня: есть ли на радио или телеканалах программы, в чем-то родственные "Календарю поэзии"? Про телевидение, увы, сказать нечего, а про радио с радостью отвечу: такие программы есть. Это прежде всего легендарная "Встреча с песней" Виктора Татарского на "Радио России" и передача Павла Крючкова "Рифмы жизни" на радио "Вера". Сообщаю об этом именно сейчас, поскольку зима - это как раз то время, когда мы слушаем радио особенно чутко и благодарно.
Лыжи скользят легко, с тугим кожаным поскрипыванием... Бег и морозный воздух наполняют меня какой-то физически ощутимой прозрачностью, чувством как бы крылатой легкости, а безлюдное поле, его снежная даль - сознанием затерянности... Меня пробирает холодок, и я порывисто выбегаю в поле, несусь к городу, к дому...
Дома еще не вздували огня - в праздники у нас любили долго сумерничать, - и синяя сумеречная тишина, густеющая в комнатах, кажется особенно семейственной, но и особенно грустной...