Поделиться
Афиша по сравнению с привычной классической гравюрой, служившей тиражированию картин или в качестве книжной иллюстрации, была все равно что сорванец, улизнувший из-под строгого домашнего надзора на улицу. Именно этот образ использовал Пьер Боннар в… афише, рекламирующей журнал L’Estampe et l’Affiche (1897). Он с юмором изображает встречу двух жанров, за одним из которых - традиция, за другим - будущее. Добродушного вида бабулька в окружении рассыпанных гравюр, подняв очки на лоб, изумленно наблюдает, как ее юный тощий наследник несется на улицу, прижимая к себе постер, что едва ль не больше его самого. Если угодно, этот сюжет - ключ ко всей выставке.
Да, на фоне старинных эстампов афиша, возможно, и выглядит "низким" уличным искусством. Но с другой стороны, журнал-то, даже если он о "высоком" искусстве, рекламирует себя с помощью… афиши. И к тому же, это ежемесячное издание, выходившее пару лет - в 1897-1899 годах, адресовано было коллекционерам гравюр и афиш. Сам факт издания, уравнявшего в названии старое и новое, эстамп и афишу, говорил о том, что последняя получила признание. И тонких ценителей графики, и знатоков рынка. За полвека до того, в 1840-м, Бальзак язвительно восклицал: "Дошли до того, что коллекционируют афиши!" В 1889 на Всемирной выставке в Париже французское искусство было представлено живописью и… выставкой литографированных афиш Жюля Шере. И, разумеется, вряд ли случайное совпадение, что в том же году в справочное издание о современных французских гравюрах были включены 950 (!) афиш Шере. К 1891 году "афишемания" (как назвал повальное увлечение афишами один из публицистов) стала похожа на эпидемию. Мало того, что едва наклеенные афиши исчезали за ночь, суды разбирали дела о скупке тиражей афиш "на корню", чтобы повысить цену, в издательствах воровали свежие выпуски, а расклейщики афиш могли заработать неплохие деньги, если отправляли часть товара скупщикам или коллекционерам…
Одна из причин ажиотажа была в том, что и типографии, и заказчики рекламы, чтобы обойти конкурентов, старались приглашать отличных художников. Того же Шере называли "Тьеполо афишных щитов" и "современным Ватто". Весь арсенал барокко и соблазны фривольных или пасторальных сюжетов рококо были пущены в ход, чтобы обольстить покупателей керосина или аперитива, чтобы завлечь гуляк в Гранд-опера или на каток… А кого-то - и в Мулен-Руж. Пока одни демонстрировали блеск эрудиции и академическую выучку, другие делали ставку на остроумие и юмор площадного театра. Так, на афише папиросной бумаги Abadie изображены головы четырех персонажей: индейца, белого банкира с моноклем и в цилиндре, негритенка в феске и улыбающегося китайца - высятся над планкой названия компании, словно над театральной сценой. Реклама папирос тут заговорила раёшным слогом кукольного театра.
Гротескная выразительность жеста, лаконизм средств, прямота высказывания и быстрота исполнения роднили афишу с карикатурой. Узнаваемость персонажей была залогом успеха. И вот уже на плакате, рекламирующем рыбные консервы из Нанта, закусывают сардинами, сидят за столом в ряд, словно на фестивальной пресс-конференции, певица Иветт Гильбер (чей изломанный декадентский силуэт запечатлел Тулуз-Лотрек), легендарная Сара Бернар, а в придачу к ним - известный политик, популярный шансонье и славный публицист. Кулинарное ток-шоу отдыхает. Надо ли говорить, что афиша тут - род телеэкрана? Она приковывает внимание не логикой и красотой - абсурдом и нелепостью. Ее цель, как минимум, остановить фланирующих горожан, заставить прохожих глазеть и перетирать косточки знаменитостям. Ее автор, художник Гюстав Жоссо, замечателен своим умением предугадывать эстетику будущих медиа. На рекламном плакате черешневого ликера (1898) нарисованный им Пьеро с округлившимся глазами выглядит не столько печальным белым клоуном, сколько прообразом Микки Мауса. А французская афиша в этот момент воспринимается как прабабушка комикса и анимации.
Впрочем, только талантами и интуицией художников не объяснить эту афишную лихорадку "прекрасной эпохи". К слову, прекрасной ее окрестили после Первой мировой, когда измученная Европа вылезла из окопов, госпиталей, санитарных поездов, пытаясь понять, что за на нее морок нашел... Ведь была же la Belle Époque до того, как убили Фердинанда. Господи, кому он мешал, кто же теперь вспомнит…
Кроме находок художников, эта реклама сардин и керосина, кабаре, мюзик-холлов и типографий впечатляла еще и тем, что несла весть о новой действительности. О мире, где французские товары успешно конкурируют с английскими и немецкими, о новом мировом рынке, о Париже, который преобразился, и на бульварах появились афишные тумбы, внутри которых спрятан платный туалет… О мире, где вместо скачек - автогонки, где ходят не только в кабаре, но и в синема, где дамская мода определяется повальным увлечением велосипедами, а "Ремингтон" и "Ундервуд" манят образованных барышень обещанием чистой работы и достойного заработка. Иначе говоря, афиша обещала то, что ХХ век назовет "современностью". И казалось, что время обещаний - "прекрасная эпоха!" - будет длиться вечно.