Поделиться
Оперу, считающуюся символом искусства и музыки, выбрал для своей юбилейной афиши Камерный оркестр Musica Viva, отмечающий 40-летие. Александр Рудин остановился на поздней, парижской редакции "Орфея и Эвридики" 1774 года, включающей балетные сцены и новый оптимистичный финал. В проекте участвовали Марианна Рыжкина (хореограф), артисты Театра оперы и балета Республики Коми, тенор Сэмюэл Боден, сопрано Кэтрин Хоттигер и Диляра Идрисова, Камерный хор под руководством Петра Савинкова, Арсений Радьков (свет). Для концертной сцены это трудный проект, требующий многоуровневой координации - пространственной, музыкальной, акустической. Но Зал Чайковского, создававшийся когда-то для театра Мейерхольда (тоже ставившего "Орфея и Эвридику" Глюка с хореографией Михаила Фокина) - сегмент античного амфитеатра с орхестрой идеально подходит для того, чтобы представить античный миф. Преобразить это пространство удалось простыми средствами: светопроекции на заднике поверх органных труб в виде "плазменных" трансформаций цвета в духе фэнтези, освещение сцены - от тьмы ада до золотистых тонов Амура и многоцветья Элизиума, музыканты на боковых балкончиках, звучащие словно с небес. Сам оркестр Musica Viva расположился в глубине сцены под трубами органа, "невидимый", окруженный черными драпировками, разделенный широким проходом для певцов. Такая сложная для акустики и баланса звука конструкция потребовала необычной, ярусной рассадки музыкантов.
Хор на сцене двигался, как в античности, выстраиваясь в геометрические фигуры - квадраты, каре, расступаясь перед стенающим Орфеем. Хореография "теней" рождала ассоциации с актом Теней из "Баядерки", а дикие танцы фурий и демонов врезались в строгие построения хора, разбивая их и вовлекая хористов в свой жуткий вихрь. Слабым звеном всего этого действа оказались костюмы: унылые безразмерные балахоны с капюшонами - олдфэшн из советских 70-х, однообразные драпировки, дешевые бутафорские веночки.
Что касается музыкальной стороны, то Musica Viva представила трогательное и очень чистое прочтение партитуры, без излишней сентиментальности и устрашающих грохотов мира Аида. Оркестр под управлением Рудина звучал драматично, с живой упругой энергией, ясно обозначая контрастные "миры": ламентации Орфея (увы, Сэмюэл Боден был не в голосе, но его трактовка с микроскопически детальной барочной фразировкой и "романтическим" надрывом интересна), суровые хоры духов, яростные вращения танца фурий, игривые арии Амура в чарующем исполнении Диляры Идрисовой. Стремительно раскручивался дуэт Эвридики (Кэтрин Хоттигер) с Орфеем, где она требовала от него доказательств любви; диалог завершился знаменитой печальной арией Орфея "Потерял я Эвридику...". А затем уже согласно парижской редакции, наступал бодрый, почти юмористический финал, когда колонны хористов и танцовщиков радостно шествовали по сцене зала Чайковского, празднуя победу Орфея и Эвридики, а точнее - оркестра Musica Viva над всеми сложными сценическими и несценическими обстоятельствами.