Поделиться
Герои этой книги - живые, не вымышленные: полковник ГДР в отставке, сын нацистского преступника, известный писатель, журналистка, бывшие и нынешние партийные деятели. Почему Владимир Познер в детстве оказался в Германии и за что невзлюбил ее? Как возник турецкий анклав на территории ФРГ? Почему западная и восточная Германии по-прежнему не единое целое? Схожи ли русские и немцы?
Как признается Владимир Познер, книги, которые были написаны им по следам других фильмов, - "Одноэтажная Америка", "Тур де Франс" и "Их Италия", писались очень легко. С Германией все было по-другому. Почему, читатели узнают сами.
Продажи книги начнутся с середины марта, а пока "РГ" представляет препринт из книги Владимира Познера "Немецкая тетрадь. Субъективный взгляд".
…Я с самого детства ненавидел немцев. Это чувство внушил мне мой отец во время Второй мировой войны. Я войну помню: как в Париже меня сажал на плечи мой дядя Роже, чтобы спуститься в бомбоубежище во время налетов; как парадным шагом шли по елисейским полям немецкие войска и как, глядя на них, плакали французы, стоявшие вдоль тротуара; как наша семья по подложным документам сумела попасть в "Свободную Зону" Франции, в Марсель, и оттуда через Испанию и Португалию, прихватив с собой мою "няню", девятнадцатилетнюю еврейку (ее родители дали моему отцу необходимую сумму денег, чтобы подкупить гестапо и получить выездные документы, при условии, что мы возьмем их дочь с собой).
И еще я помню детство в Нью-Йорке и рассказы о немецких зверствах, которые потом получили реальное подтверждение, когда папа показал мне документальные ленты, снятые немцами в концлагерях - снятые тщательно и подробно с известной всему миру немецкой аккуратностью. И помню еще о том, как папа рассказал мне, что его ближайшего друга, Вову Бараша, немцы отправили в Аушвиц в газовую камеру, а его собственного отца, моего дедушку, которого я так и не увидел никогда, кроме как на фотографии - стоит такой исключительно модно, даже чуть франтовато одетый мужчина, от которого веет тонким запахом туалетной воды - немцы расстреляли за то лишь, что его фамилия была Познер. Все это и множество других вещей сформировали мое отношение к немцам; не только к Гитлеру с компанией, не только к нацистам, ко всем до самого последнего.
Когда мне было неполных пятнадцать лет, мой отец, горячий сторонник СССР, коммунист по убеждениям, хотя и не член партии, потерял свою высокооплачиваемую работу в американской кинокомпании MGM, потерял из-за того, что он не захотел сдать свой советский паспорт в обмен на американский; когда он попал в черные списки и лишился источника заработка; когда французские власти отказали ему в визе, таким образом практически закрыв не только ему, но моей маме, мне и брату возвращение во Францию; когда, наконец, советское правительство предложило ему работу в берлинском отделении "Совэкспортфильма", мы уехали в Восточную Германию, то есть именно в ту страну, которую я ненавидел и куда ни за что ехать не хотел.
Невозможно передать разницу между ярким, полным обещаний, бесподобным Нью-Йорком и Берлином - полуразрушенным, серым, кисло пахнувшим запахом некачественного бурого угля, которым немцы топили свои жилища. В Нью-Йорке я чувствовал себя дома, это был мой город, я знал его, как свои пять пальцев, я болел за королей бейсбола "Нью-Йорк Янкиз", я был абсолютно, несомненно, категорически стопроцентным нью-йоркским мальчиком, я был "своим". А в Берлине? В Берлине я был совершенно чужим: не мой город, не мои люди и, что вообще невыносимо, меня там принимали за немца, поскольку я ни слова не знал по-русски. Странное дело, я не помню, чтобы я тогда страдал, но, вспоминая сейчас прожитые там четыре года, я испытываю острое чувство жалости к тому американскому подростку, юность которого прошла в глубоко чуждой и ненавистной ему среде.
Я знаю, что эти четыре года изменили меня - и физически, и психически. Я был 180 сантиметров роста, когда мы покинули Нью-Йорк. Попав в этот скудно снабжаемый Берлин, я перестал расти; думаю, я не добрал сантиметров
5-7 того, что предполагала природа. А из беззаботного, открытого, лишенного комплексов мальчика, я превратился в... хамелеона, я чувствовал необходимость "менять краску", делаться похожим на других, чтобы меня не считали чужим,
а принимали за своего. Как же это было мучительно трудно! Прошло не одно десятилетие прежде, чем я избавился от этого почти условного рефлекса, когда я перестал пытаться встраиваться, когда смог сказать себе - а, значит, всем - нет, я не такой как вы, не лучше и не хуже, но не такой, и мне совершенно все равно, как вы относитесь к этому, потому что для меня самое главное - это чувствовать себя хорошо в собственной шкуре.
Порой мне кажется, что Германия мне мстит за то, что я так не люблю ее. Бред? Конечно, но именно в Германию эмигрировала моя дочь, увезя с собой мою внучку Машу и невольно тем самым лишив меня возможности участвовать
в ее воспитании. Там, в Германии, родился мой внук Коля, и именно эта страна пролегла между нами. Сколько бы я смог дать им, если бы они росли рядом. Что до моего правнука Валентина, которому сейчас три года, то я для него в какой-то мере мифологическая фигура, которая приобретает реальные очертания два-три раза в год, когда я приезжаю в Берлин на несколько дней, или когда он с родителями приезжает в Москву на Рождество.
При чем тут Германия? Разве было бы иначе, если бы моя дочь уехала во Францию? Или в Америку, куда приезжать было бы еще труднее?
Правильный вопрос, логичный, но не ждите от меня логики, потому что речь идет о чувствах, а чувства к логике отношения не имеют. Все, что я рассказал - это попытка объяснить вам, читателям, почему я боялся делать фильм о Германии. Я опасался того, что мои личные счеты со страной "трех Б" - Баха, Бетховена и Брамса, но и "трех Г" - Гитлера, Гебельса и Геринга - не позволят мне быть объективным, что я не смогу справиться со своими пристрастиями…
Посмотрев еще раз на фотографии, относящиеся к этой теме, я понял с большим сожалением, что, помести я даже несколько десятков этих фото, я бы все равно не смог передать вам истинный дух того, о чем хочу говорить. Все-таки, нарушая собственный принцип "одна главка - одна фотография", я здесь выбрал три в надежде, что они хоть как-то дадут вам почувствовать то, что происходит здесь с 1812-го года, когда весь Мюнхен праздновал свадьбу принца Людвига (будущего короля Людвига I Баварского) и принцессы Терезы Саксен Хильдбургхаузенской. Мне хотелось, чтобы вы услышали барабанную дробь, трели труб марширующих оркестров, мне хотелось, чтобы вы слышали запахи пива, жареных цыплят, сосисок, салатов и, конечно, пота. Мне хотелось, чтобы вы оглохли от оркестров и пения десяти тысяч глоток, мне хотелось, чтобы вы, закрыв глаза, представили себе все это. А "все это", это вот что: ежегодно с середины сентября до первых чисел октября в Мюнхене проходит народное гуляние Октоберфест ("Октябрьский праздник"). В нем принимают участие порядка шести миллионов человек. Их главное занятие - пить пиво, производимое исключительно мюнхенскими пивоварнями в соответствии с мюнхенским законом о чистоте пива 1487 года и немецким законом о чистоте пива 1516 года. За две недели этого гуляния в среднем выпивается 6 миллионов литров пива, съедается 500 тысяч жареных кур (помимо огромных кренделей, белых баварских сосисок, картофельного и капустного салатов, свиных окороков, зажаренных на вертеле быков и запеченных на палочке рыб). Все это происходит в 14 больших палатках, вмещающих до 10 тысяч человек каждая, и 15 малых на несколько сот посетителей. В каждой палатке на эстраде играет свой оркестр, музыка которого сопровождается многотысячным хором посетителей, во все горло орущих народные песни. Люди эти почти все одеты в баварском национальном костюме, так называемом "трахтене" (это может быть как для мужчин, так и для женщин). У мужчин костюм состоит из кожаных коротких штанов - (ледерхозен), рубашки, жилета, сюртука, белых до колен носков, черных на толстой подошве ботинок и шляпы с перьями. Женский костюм называется "дирндль", и состоит из пышной юбки, весьма открытой блузки, нечто вроде корсета на шнурах и фартука. То, где расположен бант завязок фартука, принципиально важно: если слева, значит дама свободна, если справа - замужем, если спереди посередине - девица, если сзади посередине - вдова…
Обложка, фрагмент и фото из книги предоставлены издательством АСТ.