Роман Виктюк вновь поставил "Мелкого беса"
В своем театре Виктюк создал энергичное и яркое высказывание о низости, рвущейся к власти. Темное содержание контрастирует с внешней красочностью: Владимир Боер соорудил из широченных рваных лент подобие храма - колонны небесной лазури стекают на пол из-под портика в виде облаков. В них, как в паутине, путается Передонов, из-за них выскальзывают и за ними прячутся прочие действующие лица. Елена Предводителева одела их в стилизованные костюмы малевичевых крестьян, скрыв им лица знаменитыми двухцветными овалами.
Подробности сюжета сведены к минимуму, персонажи сделаны эпизодическими, все внимание сосредоточено на фигуре главного героя. Режиссер два часа держит лупу над его душой, показывая, как растут и мутируют в ней низкие страстишки, поедая своего носителя. Передонов сожительствует с троюродной сестрой Варварой, она вымогает у него женитьбу, обещая покровительство неведомой княгини и должность инспектора. Передонов ненавидит весь мир: мальчиков в гимназии, глупого сослуживца Володина, которого в конце концов убьет, окружающих, в которых поголовно подозревает соглядаев, завистников и преступников. Они и не заслуживают иного отношения, мир и Передонов отражаются друг в друге - безликая масса лает, ползет стаей, подглядывает из щелей и набрасывается на каждого.
Женщины - ведьмы. Что старшие - похотливые интриганки в колоритном исполнении Екатерины Карпушиной и Людмилы Погореловой, что младшие - барышни Рутиловы, которых не отличить в их бесовских плясках в белых рубахах, разве что у Людмилы (Анна Подсвирова) больше текста, выпеваемого на высшей точке крика. Юный Саша Пыльников, в романе - соединение чистоты и соблазна, здесь, скорее, призрак, всем чужой, не совместимый с миром. Игорь Неведров выбелен весь, как статуя, скользит с бесстрастным лицом, а когда пойман и хищнически раздет - беззащитен, словно ободран: жуткий образ поругания.
Гаденький интерес к юным гимназистам и чужим женщинам, садистические наклонности, маниакальная боязнь покушения на его никчемную жизнь - казалось бы, про такого героя все сразу ясно. Но Виктюк выбирает исполнителем премьера своего театра Дмитрия Бозина, чья психофизика, на первый взгляд, противоположна персонажу. Артист редких пластических и голосовых возможностей, очевидно героической типажности, здесь он берется за исследование придонного ила человеческой души. Трупного цвета грим, облитый волосами череп, движения насекомого. До Передонова является некто маленький, с внимательным и властным взглядом, всклокоченный, красно-черный, как чертенок - он так и будет неразлучен с Передоновым. Кто из них кого порождает, сказать невозможно. Недотыкомку Виктюк делает не внешним персонажем, не галлюцинацией, а душевным вирусом, поразившим Ардальона. Дебютант Михаил Урянский не потерялся рядом с сильным партнером, создал выразительный символический образ зла, живущего в душе человека и его себе подчиняющего.
Передонов сам себя способен и взвинтить, и запугать до трясучки. Кривящийся рот, скрюченные пальцы, все время не крестится, а чурается, будто нитки с неба дергает. То безумно таращит глаза, то уходит в себя, скручивается внутрь в бредовом бормотанье. Но вместе с приговором своему персонажу актер в какой-то момент сочувствует ему - отчаянный вопль "Ваше превосходительство, защитите!" становится бредовой мольбой, роднит Передонова с Поприщиным, с любым безумцем, раздавленным жизнью. На наших глазах гибнет человеческое существо, сколь бы гадко оно ни было - и эта тема, прозвучавшая когда-то у Гиппиус в ее "Слезинке Передонова”, важна в спектакле.
Передонов с Варварой ненавидят друг друга и не могут отлипнуть - ругаются тягучими голосами, при этом словно растекаясь друг по другу. Убийство Передонов подробно переживает в воображении, прежде чем совершить его, и нож - это главный инструмент и больного эротизма его, и власти, и собственной гибели. Став убийцей, он обречен самим ходом даже не истории, а природы - огромный софит в наступающей тьме, как светило, опускается на поверженного, беспощадно заливая мертвенным светом его пустые расширенные глаза и гаснущее сознание… Ничтожество расчеловечивается абсолютно - об этом кричит режиссер в спектакле-предупреждении.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"