Поделиться
- Недавно получила от вас приглашение прийти в театр на философский клуб, чтобы поговорить о "Синей птице". Она у вас до сих пор в репертуаре.
Бояков: В репертуаре сохранился детский дневной спектакль. И он сделан… самим Станиславским, это его редакция. Это единственный в мировом театральном репертуаре спектакль, поставленный Станиславским.
- Боже мой, эта нить не порвалась?
Бояков: Нет. Актриса Наталья Пирогова, которая когда-то играла в нем мальчишек-девчонок, сейчас играет "Воду". А репетировала она, между прочим, с людьми, которые репетировали с учениками Станиславского. Это счастье, что мы успеваем ухватиться за эту нить. Хотя за все эти годы в "Синей птице" возникла некоторая ветхость - и материальная (в декорациях), и энергетическая. Так что нам предстоит с этим спектаклем большая работа.
- Которая начинается с разговоров на философском клубе?
Бояков: Такую материальную - с потом, криками, железом, тканями - деятельность, как театр, надо сопровождать этическим и эстетическим осмыслением. Станиславский это точно делал, тем более, что ему повезло с философами-современниками: Бердяев, Вячеслав Иванов… На первое заседание нашего клуба пришла профессура и МГУ, и Бауманки, и Святотихоновского университета. Пришел Фаусто Мальковати, критик Ла Скала, специалист по Достоевскому, Бродский у них в доме останавливался, посвятил Фаусто стихотворение "Иския в октябре". Было много и других интересных людей, потрясающий получился разговор: теплый и глубокий.
Мы придумали этот клуб вместе с Алексеем Козыревым (замдекана философского факультета МГУ - прим. ред.). Он, завзятый театрал, видел "Синюю птицу" пятилетним ребенком. И потрясение было огромным. Его до сих пор страстно волнуют вопросы: Готовы ли мы сегодня доверять театру? Сохранил ли он ритуальный, мистериальный, сакральный характер своего действия? Обращается ли он к сокровенным свойствам как своей, так и нашей души?
- То есть может ли он быть своего рода антропологическим институтом?
Бояков: Да. Во времена Станиславского он им, безусловно, был. В своей знаменитой речи после читки "Синей птицы" Станиславский говорит, что эта пьеса - невероятно глубокое исследование человеческой души и природы. И предупреждает, что не надо видеть в ней "сказочку" и феерическую карнавальную штучку.
Серебряный же век, несмотря на его противоречивую репутацию, на самом деле стремился пробиться к сути. Остановить механическую скуку, обновить и театр, и взгляд на человека.
В России это все шло по "линии Чехова", которая в отличие от "линии Горького" и "передвижников", смотрела внутрь человека, больше внимания уделяла иррациональному, случайному. На "линии Чехова" были и Метерлинк, и Леонид Андреев, за которых Станиславского обвиняли в тумане и декадансе. Хотя в театре этот символистский декаданс проявился не в депрессивном, а в романтическом ключе.
И сегодня, я уверен, нам стоит вслед за Станиславским начать в театре глубокий разговор о человеке, о гуманизме. Так что на философском клубе мы объявили новый поход за "Синей птицей". А в театре заявили, что восстанавливаем ее.
- Как именно?
Бояков: Начинаем глубокую историческую работу с источниками, со стенограммами репетиций Станиславского, с аудиозаписями его учеников. Будем вести философские разговоры с профессурой, с Борисом Николаевичем Любимовым, отец которого переводил "Синюю птицу" в 70-х годах. Последняя редакция перевода Метерлинка сделана им, и это тоже непорванная нить.
И в результате у нас будут две "Синих птицы". Детский спектакль про свет, надежду, поиск мы сохраняем. Уберем только его ветхость, не трогая главные режиссерские решения Станиславского.
А вот во "взрослом спектакле" мы уже не сможем обеспечить аутентичность. Поставленный в 1908 году, спектакль шел 4 с лишним часа. Свидетельств о нем - меньше, чем о "детской редакции", поэтому вечерний спектакль станет относительно самостоятельным высказыванием. Игра актеров, ритм, конечно, будут современными. Мы не будем специально привносить какие-то современные словечки или намеки. Это примерно, как Вихарев ставил "Спящую красавицу" в Мариинке, воскрешая Петипа.
- То есть вы не станете воссоздавать спектакль, как Фокин - мейерхольдовский "Маскарад"?
Бояков: Фокинский "Маскарад" мне все-таки кажется не столько реконструкцией, сколько игрой с источником. Мы же для начала хотим предельно всмотреться в то, что и зачем сделал Станиславский в 1908 году.
Зачем он, вернувшись после первой русской революции (МХАТ всегда реагировал на революции длинными зарубежными гастролями) придумывает самый великолепный и богатый спектакль за всю историю своего театра? Все было великолепно даже в техническом плане, недаром Савва Морозов не просто проспонсировал строительство театра, но и уговорил Станиславского в свое время назначить его руководителем электротехнического цеха.
- Цеха спецэффектов, как сказали бы сегодня.
Бояков: Именно так. В 1908 году МХАТу было 10 лет, а для театра это возраст кризиса. Из этого кризиса Станиславский очень надеялся выйти к надежде. Что такие революции больше не повторятся. Что мировой войны не будет. Хотя бы потому, что есть вот такой опыт внутреннего преодоления трагедий, как в "Синей птице".
Критика - и большевики, и либералы - не приняла спектакль. Мне кажется, это был первый пример сознательной медиа - кампании против художника. Станиславскому говорили: "Ты, конечно, прекрасен, но, пожалуйста, туда не ходи. Давай лучше в сторону "На дне" Горького".