Поделиться
На выставке Голополосова есть небольшая акварель "Игра". Два обнаженных человека играют в чеканку, подбрасывая мяч ногой. Только вместо мяча - голова человека. Через кирпичную стену на заднем плане - перекинуто обезглавленное тело. Признаться, поначалу я приняла этот рисунок за сюжет из истории инков. Там похожие человеческие жертвоприношения практиковались. Но других "инков" на акварелях не видно. Рядом - изломанные, черные фигуры танцующих в "Пляске", растерянный человек, вошедший в полутемное пространство, за спиной которого выглядывает зловещая черная фигурка ("Лабиринт"), или рисунок толпы, расходящейся после зрелища публичной казни ("Казнь"). Графика Голополосова 1920-х-1930-х годов впечатляет жестким экспрессионистическим рисунком, беспощадностью сюжетов, образами, полными трагической безысходности.
На другом полюсе - "Рыбный колхоз на лове" (1931), "Марганцевые разработки в Чиатуре (Кавказ)" (1936), "Рабочие у лебедки" (1930)… Последняя работа выглядит этюдом для полотна "На Днепрогэсе" (1932-1933)… Фигуры рабочих, работающих у лебедки, - в самом низу полотна. Громада недостроенной плотины уходит ввысь, диагонали стрел кранов практически упираются в верхний угол картины. Напряжение физического усилия, противостояние человека мощи природы - среди основных мотивов Голополосова.
Фигурки людей на фоне уходящих ввысь горных разработок в Чиатуре, выглядят крохотными, но ритм их движения, почти музыкальный повтор, многосложность пылающего цвета оставляют ощущение эпического размаха. Этот эпос, в котором хрупкий смертный человек, объединившись с другими людьми, ловит рыбу, строит плотину, добывает марганец, похоже, по духу гораздо ближе гомеровской "Одиссее", чем постановлениям съездов ВКП(б) о первых пятилетках. Впрочем, для художника древний эпос и коллективистский пафос первых пятилеток, кажется, рифмуются. Особенно, если судить по картине "Политучеба на рыбнице".
Естественно, что главным героем для Голополосова оказывается человек труда, рабочий. Есть поразительная запись рассказа Голополосова о картине "Борьба за знамя", рисующей дни революции 1917 в Москве: "Я хотел запечатлеть избыток энергии. Это восстание, в котором я принимал участие, то, как я его увидел и ощущал. Я видел этих окровавленных. Я их не из головы выдумал, я всей душой был с ними. Я видел рабочего в крови. Бородатый, обросший - настоящий стопроцентный рабочий. Высокий, сапоги не красные, а коричневые - черные, все в крови. Так я его и написал. (…) Это пиковое положение, и некуда деваться. Только идти на смерть".
Это восхищение "настоящим стопроцентным рабочим" невозможно у человека из рабочей среды. У Голополосова этот восторг родом из детства, от родителей. Его отец, инженер-железнодорожник, работавший в Архангельске, принял участие в революции 1905 года. Участие закончилось арестом и тюремным сроком. На портрете, написанном сыном в 1925, инженер Голополосов похож на мягкого чеховского интеллигента, но никак не на друга Германа Лопатина, легендарного народовольца и одного из первых переводчиков "Капитала" Маркса на русский язык. Увлечение "старыми революционерами" закончилось у Александра Голополосова в 1923, когда он вышел из партии, предпочтя партийной карьере работу инженера. Но его уважение к людям труда, народовольческая закалка оказали огромное влияние на сына.
Интерес Бориса Голополосова к "настоящим рабочим" был столь велик, что с осени 1931 он трижды ходил матросом во время путины на Каспий. Делал наброски, писал картины по памяти, "только то, что сам испытал". Иначе говоря, художник явно хотел стереть дистанцию между собой и своими героями. Он хотел бы слиться с ними, увидеть мир их глазами. Лучше всего это удается ему в "минуты роковые". Среди самых поразительных картин на выставке - "В кубрике" (1932). Так мог бы написать Мунк. У того вместо пейзажа реки - крик. Здесь вместо зарисовки интерьера - драма кораблекрушения. В плотно выстроенной картине - сон и ужас пробуждения рядом. Шквал воды врывается через замкнутое пространство. Кто-то из рыбаков вскочил, кто-то еще спит. Пространство накренилось, угрожающе заваливается вбок. Но и синева потока воды, бьющего сверху, и динамика фигур уже проснувшихся рыбаков - уравновешиваются фигурами спящих.
Пространство снов, кажется, Голополосова интересует не меньше эпических гор, моря, северных лесов. Насколько природный мир и мир людей физического труда завораживают музыкальностью ритма, текучими красками, настолько странно, драматично пространство сна. В конце 1930-х образ тупика, ловушки, лабиринта оказываются ключевыми. "Тупик" (1938) и "Человек стукается о стену" (1938) рисуют экспрессивное сжатое пространство лабиринта, лишенное света и притока воздуха.
Художник и тут пишет "то, что сам испытал". В мае 1938-го он был исключен из Московского областного Союза художников (МОССХ). В вину ему поставили "морщинки на небе" над Чиатурским поселком, "ненатуральный цвет гор" и… отсутствие пуговиц на спецовках колхозников-рыболовов. Он был объявлен формалистом. Приговор был обжалован 40 лет спустя, после выставки забытых художников 1930-х годов, организованной Ольгой Ройтенберг в 1977 году в зале на Кузнецком мосту.
"Пять десятилетий - будто пять столетий, - напишет Ройтенберг - Иной художник, как в стародавние времена - "мастер одной картины", когда-то купленной для музея и затерявшейся в запаснике, одного холста, рисунка, подаренного другу, фотографии с работы - учителю на память. О других - нулевая "визуальная информация", изредка строчка в каталоге, в лучшем случае сухая анкета".
К счастью, Борис Александрович Голополосов смог сохранить свои картины. А наследники сохранили архив. Не прошло и семидесяти лет после исключения из МОСХа, и вот - первая персональная выставка в Третьяковской галерее. Он не проломил головой стену. Но лабиринт рассыпался.