Кичин: "Воскресенье" состоит из узнаваемых примет "нулевых - десятых"
Действие "Воскресенья" разворачивается на протяжении одного дня, который для большинства - выходной, но герою не сулит ни сна, ни отдыха измученной душе. Он - крупный чиновник мэрии какого-то притулившегося у реки городка, играет его Алексей Вертков: этот актер может просто молчать на экране - уже драма безысходности. День не задается с самого утра: героя разбудит известие о том, что одна из его замужних пассий выбросилась из окна, но осталась жива, и придется навестить ее в больнице. А накануне в почтовый ящик кто-то бросил записку, обещающую ему скорую смерть. Начало, что говорить, выглядит многообещающим.
Случайное стечение обстоятельств? Всей своей логикой фильм подводит нас к ощущению закономерности - поданной с некоторой иронией и на взгляд даже комичной, но жутковатой. На лице героя застыло выражение затравленности и тоски: ему смертельно обрыдла эта жизнь, сочащаяся враждебностью всех ко всем. Когда никому нельзя верить: говорят одно, думают другое. Старая мать вечно стонет на постели, говорит, что умирает, хитрым глазом следя за реакцией (блестящая и самоотверженная работа Веры Алентовой). Нанятая сиделка утверждает, что со старухой уже сроднилась, а на самом деле готова ее придушить. В мэрии сплошь циники и прохиндеи - шустрят: как бы им и Москве вовремя отчитаться, и выгодный бюджет получить, и вечно ропчущее население обвести вокруг пальца. И только люди на улицах что думают, то и говорят: ненавидят городское начальство, беспрерывно митингуют, размахивают плакатами, пытаются отстоять последний в районе парк, обреченный на вырубку под элитное жилье. И все кругом вконец разладилось: от пьющих родителей бегут дети, сбиваются в стаи беспризорников, их приходится все время отлавливать, возвращать в родной свинарник. И нигде нет даже признаков витамина, который делает жизнь жизнью, - любви.
Фильм так построен, что неизбежно вызывает в памяти чеховские пьесы о распадающемся в преддверии новых веяний российском обществе. Даже мотив вишневого сада, гибнущего под топором Лопахиных, проклюнется в жутковатых кадрах с деревом, конвульсивно бьющимся в цепях подъемного крана. Только в новых Лопахиных уже нет той уверенной хватки, а есть вороватость человека, занятого неправедным делом, и нет в драме новых времен той светлой печали, потому что испарились те пусть смутные, но надежды. Интересно: чтобы создать хотя бы видимость чеховской вибрирующей атмосферы, пришлось перенести часть действия на номенклатурную дачу - там будет и тишина вечернего озера, и отблески огней на воде, и тихий говор новых небожителей. Хотя и эти мирные, кажется, разговоры полны взаимной неприязни и колкостей.
Фильм весь состоит из узнаваемых примет раскаленного пространства "нулевых - десятых". От разговоров о "понаехавших" до барана, которого под заунывную музыку разделывают на шашлык рубящие городской парк рабочие: им здесь ничто не дорого, им что строить, что рушить - просто наемный труд. От одичавших беспризорных мальчишек и полубезумных старух на митингах до кладбищенского смотрителя, торгующего местами для новых могил. Один воскресный день героя картины вобрал в себя наши будни, доведя их до предельного концентрата и оставив на поверхности одно чувство - отчаяние: герой рассматривает себя в зеркальце - оттуда на него смотрит лицо с пустыми глазницами смерти. Фильм Светланы Проскуриной вряд ли способен утешить зрителей, подарив традиционный отблеск света в конце туннеля, - он выражает хорошо знакомое современникам состояние общества растерянного, раздраженного, полного неконтролируемой враждебности ко всему сразу. И останется в памяти подобием тех слепков, что, остановив страшное мгновение, покоятся на полках раскопанных Помпей,- с лицами, навек искаженными гримасой отчаяния.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"