Фильм "Мне двадцать лет", сценарий которого написан 23-летним Геннадием Шпаликовым, тогда еще студентом ВГИКа, делался молодыми и о молодых. Марлену Хуциеву, которого после успеха первого фильма "Весна на Заречной улице" пригласили снимать на студии Горького, зимой 1960 года не было и 35. А уж актерам - Николаю Губенко и Валентину Попову, Станиславу Любшину и Светлане Светличной, Льву Прыгунову и Ольге Гобзевой - было чуть больше 20. Марианне Вертинской, сыгравшей роль Ани, в которую влюблен Сергей, и вовсе 17 лет. Чуть ли не самым старшим из "детей" в этом актерском составе был Андрей Тарковский - ему в апреле 1960-го исполнилось 28.
Совершенно очевидно, что Хуциев искал на роли ровесников героев. Ему нужна была не только энергетика юности, но и достоверность существования в кадре. Жесты и взгляд, улыбки и способность впрыгнуть в закрывающиеся двери метро. Эта достоверность актеров и свобода камеры Маргариты Пилихиной, естественность речи и ситуаций создавали ощущение почти документального повествования. Поразительно, что даже иногда имена актеров он оставлял их персонажам: героя, сыгранного Любшиным, зовут Слава, а героя Губенко - Николаем. О звездах в фильме Хуциев вовсе не думал - Валентина Попова, например, отыскал в народном театре.
Я сейчас не о том, что Хуциев был наследником по прямой итальянских неореалистов. И веселое имя Феллини как-то закономерно появляется в истории борьбы за выход фильма. Но сейчас все же речь о другом. О том, что название выставки "Им 20 лет", перефразирующее название фильма Хуциева и посвященная памяти режиссера, не метафора, а констатация факта. Эта выставка в культурном центре Андрея Вознесенского на Большой Ордынке придумана киноведами Вячеславом Шмыровым, Зоей Кошелевой и художником Алексеем Трегубовым.
С одной стороны, выставка про историю фильма, который пережил положительный прием комиссией, показательную порку на встрече генсека с интеллигенцией, сокращения и переделки, пересъемку сцены встречи с отцом, исчезновение с политической сцены Никиты Хрущева, выпуск в прокат в переделанном виде и под новым названием, неслабый успех у зрителей (8,8 млн. зрителей за 1965 год) и триумф на кинофестивалях в Венеции и Риме. Словом, те красивые и двадцатилетние, что делали фильм, лично познакомились с недремлющим монстриком цензуры, вполне себе зубастым даже во вроде бы в вегетарианские оттепельные времена.
Фактически история цензурирования этого фильма подтвердила, что те этические дилеммы, перед которыми оказывались персонажи фильма, не выдуманы Шпаликовым и Хуциевым, а существуют и ни в зуб ногой. В общем понятно, почему Мирон Черненко очень точно назвал Марлена Хуциева сердечным сейсмографом эпохи. Он и впрямь "раньше и болезненнее других ощутил неявные тектонические сдвиги в советском сознании (и подсознании тоже), свидетельствующие о том, что лелеемый шестидесятниками этос простого человека был не более, чем пропагандистской пустышкой".
С другой стороны, эта выставка на историческую совсем не похожа. Вы приходите и попадаете в квартиру 20-летнего хипстера, повернутого на "шестидесятых". Шкафчик с винтажными пиджаками. Самокат в кладовке, где в стопках дедушкины книжки, задвинутый за них небольшой мраморный Ленин, картины сурового стиля в ковровой развеске. В ванной комнате в зеркале, кроме себя, видишь танцующих героев "Заставы Ильича". В студии одна стенка увешена фотографиями со съемок фильма. Это снимки Генриетты Перьян, которая была тогда первокурсницей операторского факультета ВГИКа и прогуливала лекции, чтобы увидеть, как снимает Пилихина и Хуциев. Фотографии эти вообще-то раритеты. Они не публиковались, а раздаривались их героям - актерам, поэтам, оператору, режиссеру. Снимки не в рамках, а прямо к стене приклеены, с приписками фломастером. В двух ноутбуках фрагменты фильма, которые были переделаны или не вошли в окончательный вариант. На стену идет проекция эпизода встречи героя с отцом в авторском варианте, стихи в наушниках. Они на скамейках в одной из комнат, которая превращена в макет зала Политехнического, где в окнах - съемка Москвы Пилихиной. В другой - ремонт. Ну да, как в том эпизоде, когда Сергей впервые попадает в квартиру Ани и разговаривает с ее отцом.
Нетрудно заметить, что тотальная инсталляция, выстроенная Алексеем Трегубовым, фактически повторяет структуру фильма и ставит в центр внимания тот же диалог разных поколений, что интересовал и Хуциева. Помните? "Расстояние между нами будет увеличиваться…". Те, кому сегодня двадцать, родились на исходе ХХ века. То есть без малого 40 лет спустя после выхода фильма. Возможен ли реальный диалог сверстников через такой разрыв эпох, времен и веков? Это, в сущности, центральный вопрос, который ставит выставка. Она оставляет открытым ответ на этот вопрос, как и фильм Хуциева, но тем и интересна. После посещения выставки хочется пересмотреть фильм.