Его работы можно видеть во всем мире - от венецианской базилики Сан-Джорджо Маджоре до площади Миллениум-паркав Чикаго, от набережной рыбацкого городка в Норвегии до шахтерского города под Ливерпулем...
Вопрошание - ключевое слово для понимания работ этого странного испанца, работающего с чугуном и светом, деревом и огромными видео, где можно увидеть лица реальных обитателей города, фотографией, звоном капель и алфавитами разных языков… Для Пленсы скульптура - средство коммуникации, одно из массмедиа. Но пропагандировать он не жаждет - его работы подразумевают коммуникацию приватного свойства. Можно подумать, что они рождены не для форума и битвы трибунов - "для звуков сладких и молитв". Но при этом лишены камерности, игривой слащавости рококо или мраморной чувственности классической скульптуры.
Достаточно увидеть цикл скульптур "Безмолвие", чтобы убедиться в этом. Удлиненные головы девушек, выточенные из дерева и укрепленные на мощных, изъеденных солью моря дубовых балках, сохраняют черты портретного сходства с моделями. Но не только красота черт заставляет вглядываться в эти юные лица, сосредоточенные в себе, погруженные в безмолвие. Скульптор словно отталкивается от наших ожиданий, предлагая ощутить тесноту их привычных рамок. Вместо юных девушек как объекта любования перед нами образ самодостаточной, замкнутой в созерцании красоты. Вместо хрупкости фигур - монументальная мощь голов, вместо беззащитности нераскрытого цветка - ток энергии внутренней жизни, вместо камерности - масштаб, апеллирующий к пространствам луга, холмов или океану. Безмолвие его скульптур - часть общения с огромным миром, с природой и космосом.
Некоторые работы скульптора парят меж небом и землей - на тонких нитях, свисающих сверху, ожерелья букв словно бусины. Они складываются в текст "Всеобщей декларации прав человека", принятой ООН после Второй мировой. Среди позванивающих строк декларации зрители бродят, завороженные музыкальным перезвоном. Эту идиллию самолюбования нарушает царапающий вопрос "Счастливы?", вынесенный в название. Убаюкивающий перезвон слов и нарциссизм мира, не склонного замечать тех, кто оказался за бортом, явлены без обличительного пафоса или иронии. Они просто данность, среда обитания. Изящество замысла и исполнения контрастирует с горьким трагизмом сути высказывания.
Для Жауме Пленсы форум, площадь - это плеск фонтана, соразмерность человеку, дружеское общение и смех детей… Не место нордических парадов, а радость встречи и общения. Он работает с пространством так, как работают музыканты - ему важно, как отзовется падение капли на медный диск или удар зрителя в гонг. Он чуток к акустике, звучанию, резонансу…
Во многих интервью Пленса делится воспоминанием, как малышом, играя в прятки с братом, залез внутрь пианино. А когда пришел отец и сел за инструмент, Жауме побоялся вылезти. Опыт переживания музыки как тайны, пронизывающей все существо, опыт слушания всем телом оказался для него важнейшим. Не случайно свой автопортрет он представил в виде полой сферы, поверхность которой выписана нотами и нотным станом, басовым и скрипичным ключами, цитатами из любимых произведений… "Автопортрет с музыкой", выполненный из кортеновой стали, прозрачный и замкнутый, соединяющий нотный текст и скульптурный объем, первым встречает зрителей у дверей музея.
Это превращение скульптуры в текст выглядит естественным шагом в развитии "коммуникативной" поэтики Пленсы. Он ставит перед скульптурой невозможную задачу - представить "внутреннего человека". Доказательством тому - "Грюневальд", отсылающий к знаменитому "Изенгеймскому алтарю". Имя Грюневальда и структура произведения отсылают к шедевру Северного Возрождения, цитаты из искусства ХХ века - к алтарям эпохи модернизма. Крохотный вопросительный знак в глубине черного квадрата - это и вопрошание из глубины отчаяния и смерти, и вопрос о новом искусстве.
Неудивительно, что в поисках последнего Пленса возвращается к Данте. "Видение Данте" представлено испанцем с суровым аскетизмом человека, вынужденного складывать свой алтарь на руинах модернизма. Жестяное ведро, старая табуретка и полупустой сосуд, который никогда не пустеет, - это образ Возрождения, каким мы его еще не знали.