Сенсацией Байройтского фестиваля стал "Тангейзер", где дебютировал Валерий Гергиев
Причем новый байройтский "Тангейзер" с участием Гергиева и в постановке немецкого режиссера Тобиаса Кратцера оказался одной из самых неординарных постановок этой партитуры за всю ее историю. И, возможно, самой радикальной для Байройта, даже в сопоставлении с нашумевшей здесь интерпретацией в революционно-социологическом ключе "Кольца" Франка Касторфом. И хотя новый "Тангейзер" обнаруживал явные параллели с эстетикой касторфской постановки - деконструкция мифа, мультифактурность, приемы театра-doc., лайф-видео, в "Тангейзере" Кратцер пошел дальше - расширил поле вагнеровского театра живым перформансом, перекинувшим действие оперы из зала в парк, на Зеленый холм, из сюжета оперы - в реальную жизнь.
В антракте персонажи спектакля - Венера (Елена Жидкова), нигерийско-лондонский трансвестит Шоколадный Торт и карлик Оскар (Манни Лауденбах) с игрушечным барабаном (мифологизированный в немецкой культуре персонаж Оскар Мацерат из романа Гюнтера Грасса "Жестяной барабан") - устроили на берегу пруда экшн с трансвеститским шоу и созданием анархистского лозунга "Свободен в желаниях! Свободен в действиях! Свободен в наслаждениях! RW". Этот лозунг - квинтэссенция "Революции" (1849), написанной Вагнером во времена его революционной молодости и дружбы с анархистом Михаилом Бакуниным.
Для новой постановки оперы в Байройте как раз и выбрали вторую, дрезденскую редакцию (1847), сделанную во времена увлечения Вагнера революционным анархизмом. И поражает, насколько революционно и одновременно ювелирно Кратцер сумел перевести вагнеровский сюжет о Тангейзере, противопоставившего себя Вартбургскому обществу и воспевающего свободу любви, искусства, в абсолютно актуальный современный контекст.
Под знаменитую Увертюру, звучавшую у Гергиева рельефно и аскетично, с мрачноватым, "давящим" звуком темы пилигримов, на экране развернулся немой видеосюжет (видео Мануэль Браун): энергичная красивая блондинка в сверкающем трико - Венера, темнокожий трансвестит, карлик и Тангейзер в клоунском наряде - фрики, нарушители табу, беззаботно мчащиеся в мини-фургоне по Тюрингским дорогам и наслаждающиеся свободой - весельем, наркотиками, розыгрышами, хулиганским воровством бургеров и бензина. Это инфантильное, абсурдно преувеличенное веселье продолжалось до тех пор, пока компания не столкнулась с полицейским и не задавила его, опасаясь ответственности, колесами своего фургона. Потрясенный Тангейзер (американский тенор Стивен Гульд) решил покинуть компанию циничной Венеры.
Кратцер виртуозно синтезирует в спектакле пародию, многочисленные аллюзии, мистификацию, психоаналитические подтексты и непрерывный поток действия, сталкивающий экранные и сценические события. Тангейзер попадает в окрестности Вартбургского замка - точной копии Байройтского Фестшпильхауса, возвышающегося на холме; навстречу ему идут нарядные "пилигримы", вагнерианцы с театральными программками в руках, миннезингеры - участники оперы "Тангейзер", которую разыграют на реальной сцене в следующем действии.
Тут включается формат "театра в театре", когда в сценографии, копирующей интерьеры Средневековья (сценограф Райнер Зелмайер), разыгрывается состязание миннезингеров, а тем временем на экране в режиме лайф разворачивается репортаж о комическом штурме Венеры и Ко балкона Фестшпильхауса. Крупные планы камеры гипертрофируют реакции персонажей - гротескную мимику и хаотичные движения Венеры, скептические реакции Тангейзера на "традиционное" искусство Вольфрама фон Эшенбаха (Маркус Айхе), депрессивные эмоции Элизабэт (Лизе Давидсен), безнадежно влюбленной в Тангейзера.
Кратцер лишает эту историю романических красок: его Тангейзера не трогают чувства Элизабэт, он выбирает только путь свободы. Союз искусства, жизни и любви - утопия? Элизабэт, не дождавшись его возвращения, бессмысленно отдается переодетому в клоуна фон Эшенбаху и обрывает свою жизнь. А экран транслирует идеалистическую картину - счастливые Тангейзер и Элизабет весело мчатся в фургоне по Тюрингским лесам.
В этом виртуозно выстроенном спектакле вагнеровская партитура предстает не только в актуальном социальном дискурсе, но и в неожиданной музыкальной трактовке Гергиева - четкой, рельефной, крупной. Вообще от Гергиева в Байройте ждали какого-то откровения, прорыва в прочтении этой партитуры, учитывая его колоссальный вагнеровский опыт, мастерство в оркестровой колористике, качество масштабности, умение строить звуковые миры, наконец его завораживающий магнетизм. Почти все свои качества он и продемонстрировал, вступив в диалог с кратцеровской трактовкой. Нервный пульс венерианских тем, красивый оркестровый звук в сценах Тангейзера и Элизабэт, четкие инструментальные рельефы, трепещущие высокие тремоло и яркие фанфары, тяжелое звучание "пилигримов" в финале, поперек просветленного кратцеровского эпилога.
Однако некоторых не устроило, что в трактовке Гергиева не было привычной роскоши оркестрового звука, его фирменных "озарений", что на премьерном спектакле у оркестра были нестыковки с хором. В качестве аргументов фигурировал пресловутый график Гергиева, политика. Между тем на пресс-конференции Катарина Вагнер подтвердила, что все репетиции, предусмотренные контрактом, Гергиев провел. А по мнению другой части критиков, в том числе тех, кто присутствовал на первом спектакле, "никогда увертюра к "Taнгейзеру" не звучала более чувствительно, а вся опера - более умно", чем в этой постановке. В этом действительно впечатляющем "Тангейзере" - заряжающим "революционной" энергией и живой эмоциональной связью с современным миром.