Поделиться
Перефразирую Диму Козака - как бы ни воспринимали зрители новый фильм Валерия Тодоровского с блестящим ансамблем известных артистов, название у него кассовое - "Одесса". Этот город, нафантазированный и реальный, в который сегодня из Москвы добраться труднее, чем в Париж, по-прежнему притягивает всех без исключения. И его уроженцев, которые, разлетевшись, прославили его по всему миру. И тех, кто знает Одессу лишь по прозе И. Бабеля, К. Паустовского, В. Катаева, Ю. Олеши, И. Ильфа, Е. Петрова, - великой южнорусской школе писателей, вживе представленной сегодня М. Жванецким. И даже тех, кто, никогда не побывав в этом многоголосом городе у Черного моря и не увлекаясь чтением русской литературы, пускаются в пляс, едва услышав первые такты знаменитой песни Модеста Табачникова "Ах, Одесса, жемчужина у моря...".
Не собираюсь рецензировать киноработу моих друзей, есть критики, которые лучше меня разбираются в экранном искусстве. Просто обрадовался, как и Виктор Лошак, что авторы фильма сумели избежать пошло юмористического представления этого великого города и его обитателей, смысл жизни которых не умещается в выдуманных третьеразрядными юмористами анекдотах. Не обижая создателей фильма, признаюсь, что, сидя в зрительном зале, не мог удержаться от воспоминаний, - параллельно экранному сюжету, прокручивая собственную киноленту. И был благодарен В. Тодоровскому за эту счастливую возможность вернуться в прошлое.
Когда герой Л. Ярмольника, глава большой семьи упоминает улицу Бебеля, куда он ходил в Одесское областное управление КГБ, то в сознании вспыхнула выдуманная мною, но одновременно, достоверная, судя по рассказам свидетелей, картина, которую сочиняю всю свою жизнь. Мой прадед Иосиф, одесский портной, который жил на этой самой улице Бебеля, вместе с прабабушкой Хаей лежат на мостовой, застреленные фашистскими солдатами по дороге в гетто, где они прожили бы тоже считаные дни. Говорят, он пытался вырваться из колонны, чтобы забрать из дома забытые прабабушкой лекарства, его застрелили, прабабушка кинулась к нему, и ее жизнь тоже оборвала автоматная очередь охранника. Трое их сыновей были в Красной Армии, как и мужья их дочерей. А старики, которые были моложе меня, нынешнего, не смогли уехать из Одессы. Эту историю мне рассказал бабушкин брат, дядя Сема, прошедший всю войну, от первого до последнего дня.
Уже в начале 2000-х мы с Виктором Лошаком пришли на улицу Бебеля, которой вернули ее прежнее название - Еврейская, во двор с ветхим двухэтажным домом, где родились моя бабушка и моя мама. Молодые ребята, которые мыли машины из шлангов, прекратили свое веселое занятие, и, узнав зачем мы пришли, стали рассказывать о том, как они оберегают наше семейное гнездо, будто это был памятник исторического значения. Не потому, что я был в ту пору министром культуры России, о чем они знали, а потому, что в Одессе любили петь песни по субботам, когда по телевизору шла программа "Жизнь прекрасна", которую мы вели с Леной Первой.
Ребята говорили так живописно, что на мгновенье мне показалось, будто они мои сверстники. Я словно вернулся в свое детство, когда пешком с Седьмой станции Большого Фонтана ходил в школу на Пятую станцию и, экономя на трамвайном билете, пил незабываемую крем-соду с ледяной газировкой, а потом подкармливался шелковицей, которой в Одессе было полным-полно.
И хотя это учение длилось всего полгода, я испытал детское потрясение, узнав, что Марко Вовчок не мужчина, а женщина. И именно здесь в Одессе, городе по преимуществу русскоговорящем, где русский был неизменно разбавлен несколькими словами на идиш, украинском, греческом или молдавском, а то и просто на матерном, я в малолетстве навсегда полюбил украинский язык и украинскую литературу.
Перевод пушкинского "Евгения Онегина" на украинский, сделанный Максимом Рыльским с изысканным совершенством, поражал мое детское сознание не меньше, чем "Энеида" Григория Сковороды. Собственно я и учил украинский язык, положив рядом пушкинский оригинал и перевод Максима Рыльского. А потом, много лет спустя мое сердце замирало, когда "Энеиду" и "Евгения Онегина" по-украински читал Богдан Ступка, с которым мы были дружны еще со времени его службы в львовском Театре имени Марии Заньковецкой. Его голос взлетал в небеса, полный страсти, веры и бесконечной самоиронии, которые не отрицают жизнь, но превращают ее в рыцарский жест. И ты понимал, что по-украински можно любить русскую культуру так же могущественно и благородно, как и на моем родном языке. Богдан был настоящим украинским патриотом и потому понимал, что значит Россия для Украины.
Недавно, в день российско-украинского обмена пленными, обнаружил интервью одного некогда популярного журналиста, который заявил, что надо наконец отучить российских либералов любить Украину и что настоящий украинец - это русский. А что тогда делать с белорусами? Они ведь, как и украинцы, точно не русские. Но от этого могут не меньше любить русский народ и русскую культуру. Причем как на родном, так и на русском языке. Надо наконец понять, что "Украина - не Россия", напомню, что так называлась книга Л.Д. Кучмы, написанная, замечу, на русском языке. Но и невозможно забывать, что исторически, человечески, душевно связывает наши народы. И насколько глубока эта связь. Не верите - отправляйтесь в Одессу моего отрочества.