Поделиться
На ярмарке вообще ожидается немало интересных новинок, а также переизданий в документальном, критическом и мемуарном жанрах. Лично я с нетерпением жду новую книгу Евгения Водолазкина "Идти бестрепетно. Между литературой и жизнью", представляющую собой размышления писателя о жизни и литературе, и новую биографию Сергея Есенина, написанную для серии "ЖЗЛ" Захаром Прилепиным. Но и других, не менее интересных книг будет множество.
Почему я обращаю внимание именно на мемуарную книгу Виктора Топорова?
Топоров скончался в 2013 году в возрасте 67 лет. Его репутация как литературного критика и общественного публициста была, мягко говоря, не самой лицеприятной. А проще сказать, в истории русской литературы не только последних десятилетий, но всей литературы не было критика, столь ненавидимого писателями, каким был Топоров. В пару ему годится, пожалуй, один Буренин, кстати, тоже Виктор, самый ядовитый критик второй половины XIX - начала ХХ века. Репутация Виктора Буренина сильно пострадала после того, как в литературном сообществе появилось мнение, что статья Буренина стала причиной ранней смерти Н.Я. Надсона, которого критик назвал "недугующим (от слова недуг. - П.Б.) паразитом". (Надсон был болен туберкулезом.) После этого за ним утвердилось звание "циника", "пошляка" и т.п. В энциклопедии Брокгауза и Эфрона о нем сказано так: "Литературная физиономия Буренина определяется теми приемами, к которым прибегал критик в своих статьях. В академических выражениях эти приемы не могут быть охарактеризованы".
Эти слова можно в точности отнести к Виктору Топорову. Его нельзя описать в "академических приемах". То, что он писал о своих коллегах по литературному ремеслу, было за гранью всяких приличий, поэтому спорить с ним было невозможно, как невозможно полемизировать с утверждением критика-"нигилиста" Дмитрия Писарева, что стихами Фета нужно оклеивать комнаты под обои и заворачивать в них сельдь. Топоров пошел еще дальше. Он не стеснялся выносить в публичное пространство бытовую подноготную литературной жизни, особенно близко ему знакомого Петербурга.
Вообще Топоров - это исключительно петербургское или, лучше даже сказать, ленинградское явление. Он был бы невозможен в Москве, как был бы невозможен, например, в Самаре. Его московским аналогом в какой-то степени можно считать Дмитрия Галковского, автора книги "Бесконечный тупик" и нескольких абсолютно издевательских статей о кумирах поколения 60-х годов в "Независимой газете". Но это все-таки другое явление. У Галковского была репутация философа и даже "нового Розанова". Но и это не помешало вытеснить его из массовой печати в "самиздат" - весьма странное новое явление эпохи гласности и свободы слова.
Топоров не только не уходил в "самиздат", но, напротив, печатался много и активно в периодике любого направления, от либеральной "Литературной газеты" до "почвеннического" "Дня литературы". И он в отличие от Галковского не был затворником. В Питере его знали как завсегдатая литературных кафе, публичных вечеров и в некотором роде даже функционера. Премия "Национальный бестселлер" была любимым детищем Топорова, и, безусловно, она во многом отражала его личный характер - протестный и скандальный.
Он был бы невозможен в Москве, которая слишком велика и любому скандалисту отведет свое место, свою нишу. А живи он в провинции, его бы просто считали завистником и неудачником.
Его породила ленинградская атмосфера с ее вечной протестностью по отношению к центру, к условной "Москве", к истеблишменту. Но при этом самые злые статьи он писал именно о петербуржцах, Гранине, Кушнере. Его эпиграммы о ленинградских и петербургских писателях невозможно цитировать в прессе. Но нельзя не признать, что при всей своей циничности они были очень смешные! В них Топоров не жалел и своих близких друзей.
Кажется, для Топорова не существовало никаких границ. Но странно: в своих политических воззрениях он был убежденный "центрист", не впадал ни в либеральную, ни в патриотическую крайности. Его статьи были во многом отрезвляющие, а не провокационные.
Когда его не стало, количество некрологов о нем зашкаливало за все пределы. Вдруг всем, и врагам, и друзьям, стало понятно, что без него в текущей литературе станет гораздо скучнее. Приличнее, но скучнее. Вдруг стало понятно, что без Топорова литературная жизнь словно лишилась адреналина.
Лично я могу с чистым сердцем писать о нем с симпатией, потому что сам удостоился от него отзыва "добросовестный компилятор". Речь шла о моей книге "Лев Толстой: Бегство из рая". Это было обидно и, пожалуй, несправедливо, но, когда Топоров ушел из жизни, мне тоже стало как-то тоскливо.
Да, Топоров был тем самым оводом, который не давал литературным лошадям спокойно вспахивать свои пашни (выражение Антона Чехова о критиках). Но кто сказал, что литература - это зона комфорта? Что писатель с какого-то момента за свои былые заслуги имеет право быть "неприкасаемым". "Неприкасаемые" - это вообще-то низшая каста в Индии. Топоров дерзко напоминал, что в литературе нет и не может быть "статусных" фигур даже после их смерти. Что между писателем и его памятником есть серьезная разница.
С удовольствием перечитал его мемуары. Многих критиков после их смерти забудут... Его запомнили навсегда.