Александр Иличевский выпустил роман о своих жизненных приключениях

Мне всегда казалось, что проза Александра Иличевского избыточно красива, если не сказать роскошна, для больших романов. Это чувство я испытывал, когда читал его великолепный текст "Перс", в 2010 году удостоенный премии "Большая книга". Это же странное чувство испытываю и сегодня, прочитав его роман "Чертеж Ньютона", вышедший в "Редакции Елены Шубиной" и безусловно являющийся одной из самых запоминающихся книг конца этого года.

Проза Иличевского всегда настолько красива, настолько насыщена красками, запахами, тактильными ощущениями, что ее хочется принимать небольшими порциями, "с ложечки", как лекарство против литературной серости. Ее бы разбить на сотню рассказов, путевых очерков, а то ведь жалко, когда всего так много, и все в одном жанре.

Впрочем, поджанр нового романа Александра Иличевского, который вышел после нескольких лет молчания известного прозаика, определить трудно. Это и роман-путешествие (травелог), и мистический роман с "верхними" мирами и "нижними", и роман воспитания, где становление характера главного героя происходит через сложные отношения с отцом, и размышления о тонких связях между наукой и религией, и роман о семье.

Но это - Иличевский. Прозаик нового типа. Не слишком удачное сравнение, потому что писатели все-таки очень разные, но что-то подобное у меня было, когда я читал "Благоволительницы" Джонатана Литтелла. Слишком уж богатый и эмпирический, и интеллектуальный опыт. Не вмещается в твое сознание при чтении книги разом.

Судите сами. В "Чертеже Ньютона" есть и Россия, и Америка, и Памир, и Израиль. Есть огромное множество вроде бы случайных персонажей вроде мальчишек в цейлонском фонтане или сингальской девушки, вся история отношений героя с которой укладывается в одной строке. Есть множество известных русскому читателю и не известных растений, животных, птиц, рыб. Писатель словно держит на ладони земной шарик и рассматривает его, а мы следим за теми приключениями, которые на нем происходят.

Определить границу между реальностью и фантазией в прозе Иличевского всегда трудно, но, наверное, самое удивительное, что он, похоже, и сам с этим не очень-то справляется и если что-то придумывает, то верит в это, как в реальность.

Иногда кажется, что это роман-автофикшн, то есть автор рассказывает о себе и своих жизненных приключениях. Отчасти так оно, видимо, и есть. Я знаю, что Иличевский жил в разных странах мира, и земной шар для него в каком-то смысле родной дом. Но это явно не автофикшн. Главным героем романа является все-таки не автор, а отец главного героя - фигура фантастическая, появляющаяся в тексте непредсказуемо и в самых разных обличьях, но в то же время удивительно цельная, в отличие от сына, который непрерывно испытывает внутренний душевный раздрай и пытается выстраивать свой характер при очень сильном влиянии отца. Но отец - неуловим, он сегодня здесь, завтра - там. Сегодня он в Шри-Ланке, завтра в Америке, послезавтра на Памире, а сейчас в монастыре на Ближнем Востоке. Наконец, он просто как бы исчезает "с радара", и о его местоположении не знает никто. Да и жив ли он?

Образ отца - это спинной нерв всей книги. Он его собирает из множества великолепных "картинок" в сильный психологический роман.

Александр Иличевский. Будем знакомы еще раз!

Цитата

Александр Иличевский

"Мне тогда показалось, что на том цейлонском поезде мы въехали в самый хрусталик холмов, крытых куполом сгущавшейся на востоке звездной глубины. Как только сошли с поезда, отец исчез и появился, уже осведомившись у таксистов о ночлеге. Ночь мы провели в соседних открытых бунгало, стоявших в бамбуковой роще. Но прежде портье отвел нас к водоразборному фонтану, где под фонарем мы помылись вместе с мальчишками, которые с воплями бегали друг за другом, обливаясь из тазиков. Белый буйвол, поджав ноги, лежал неподалеку, как спустившееся на землю облако. Еще я запомнил жемчужный блеск белков ласковой сингалки, что поднесла к моему лицу шкатулку и открыла - оттуда выпорхнули лимонницы и запутались в волосах, - и тогда она опрокинула меня на спину и потекла шелковой рекой поверх. Потом я лежал, прислушивался, как шелестел бамбук, как по антимоскитному балдахину соскальзывали гекконы. С европейками ничего похожего я не испытывал".