Поделиться
Кочарян родился 90 лет назад, 22 января 1930-го. Карьеры он не сделал, не добился известности, и помнят о нем не все. Но он стал олицетворением среды, из которой вышел Высоцкий, которая его сформировала. А может, и всей короткой, яркой, ни на что не похожей, быстро превратившейся в легенду эпохи, что уместилась в неполное десятилетие. Тогда много пели (и много пили), много мечтали - в воздухе повеяло свободой, и неожиданно обнаружилось, что появилось поколение, которое ничего не боится. Непуганые, непоротые, свободолюбивые "дети войны" - о том, какими они были, можно судить по песне Высоцкого "все от нас до почти годовалых". Он написал ее о себе и о таких, как он, и одним из его человеческих идеалов был Левон Кочарян.
Для того чтобы это понять, надо вспомнить, как складывалась молодость Высоцкого, каким было его окружение. Отец - профессиональный военный, человек волевой и жесткий, отсудивший сына у матери. Они с мачехой жили вдвоем, отец служил далеко от столицы, и воспитателем юного Высоцкого стал послевоенный московский двор с его жесткими нравами, строгими представлениями о чести, памятью о Великой Отечественной и блатной героикой. А в феврале 1955-го, 65 лет назад, в доме 4 по Большому Каретном переулку, где жил Высоцкий, появился Левон. Тогда у него начался роман с одной из обитательниц дома, студенткой Щукинского училища Инной Крижевской, в 1958-м он на ней женился. Так у Высоцкого появился товарищ на 8 лет старше и образец для подражания.
Левон Кочарян был потомственным интеллигентом, сыном замечательного артиста, мастера художественного слова Сурена Кочаряна. Он был высок, необыкновенно силен и никого не боялся - местные хулиганы обходили его стороной. Отучившись на юрфаке МГУ, Кочарян работал в МУРе, и это тоже восхищало: много позже, играя Жеглова, Высоцкий наверняка его вспоминал. А еще Кочарян умел дружить, к нему тянулись самые разные люди. В его квартире на Большом Каретном бывали Иван Пырьев и Алексей Габрилович, поэт Григорий Поженян, Кирилл Лавров и Анатолий Солоницын, Юлиан Семенов и Василий Шукшин, Андрей Тарковский, Михаил Таль, чемпион по боксу Эдуард Борисов и баскетболист Аркадий Бочкарев.
В компанию Кочаряна входили и молодые друзья Высоцкого. Они заходили в
бильярдную, которую облюбовали воры с Даниловского рынка, со многими из них Высоцкий дружил. Когда позволяли деньги, бывали в ресторане "Спорт". Сидели на кухне Кочаряна, разговаривали обо всем на свете, читали стихи, пели. Там Высоцкий исполнил свои первые песни.
Дружба не прервалась и позже: в конце шестидесятых Высоцкий, Кочарян и их друг Александр Бродский часто собирались в Столешниковом, в квартире матери Бродского, кроме гитары у них была бутылка водки, бутылка минеральной воды и банка кабачковой икры, в которую Кочарян мелко крошил лук. Высоцкий пел, бутылка пустела. Так закладывалось будущее Высоцкого: радость творчества и общения, ощущение праздника и воли оказались связаны со спиртным, это стало привычкой, потом судьбой, а затем трагедией.
Ностальгия по советским временам психологически понятна: это было предсказуемое и на свой лад уютное время. Но количество запретов и табу было невероятным, человека со всех сторон обкладывали красными флажками (вспомним песню Высоцкого "Охота на волков"). А Высоцкий был свободен, и система вполне могла его сожрать: Михаил Шемякин вспоминал, как на молодого, только-только ставшего известным Высоцкого чуть было не повесили убийство девочки в Риге, и он был готов покончить с собой в тюремной камере. Позже его, уже знаменитого, защитила женитьба на Марине Влади, помогли ее связи с французской компартией.
В 1963 году, после ресторанного загула, когда молодому артисту Высоцкому нечем было оплатить счет, он вышел на улицу в разорванной рубашке, со ссадиной на голове и попросил первую попавшуюся девушку за него заплатить. Та оказалась артисткой из его же съемочной группы и очень добрым человеком. Она оставила в ресторане фамильное кольцо с аметистом - залог за Высоцкого. А потом они поженились.
Жизнь оборачивалась праздником, веселой, свободной игрой, но в 1966-м Любимов сомневался, стоит ли брать Высоцкого в Театр на Таганке: "Говорят, он пьющий человек".
Вспоминает Николай Дупак, легендарный директор Театра на Таганке:
- ...Володя был звездой нашего театра, его внетеатральная слава гремела. Он помогал мне строить новое здание театра на Таганке - оно ведь почти на общественных началах построено, - стройматериалы мы доставали где только можно, на стройке работали солдаты из дивизии Дзержинского. Мы ходили по кабинетам вместе с Володей, когда он находился рядом, мне было легче обо всем договариваться. Но и я его прикрывал.
У Володи была слабость, ему случалось запивать. Вот-вот начнется спектакль, у нас полный зал, в нем сидят большие люди, и тут ко мне прибегают: "Николай Лукьянович, спектакль не может состояться. Володя никакой". Иду к нему в гримерку, он и в самом деле никакой. Валится мне в ноги: "Николай Лукьянович, простите"... Я как могу его отрезвляю - под зад ему, по ушам. - "Можешь выйти на сцену?" - "Могу".
Набросил на него плащ, мы вышли на сцену вдвоем, я низко поклонился зрителям: "У нас беда, артист Высоцкий потерял голос, спектакля не будет. Тем, кто этого захочет, мы вернем деньги. Но впереди наш выходной, и мы сыграем наш спектакль для тех, кто согласится подождать!" Билеты никто не сдал.
Театр два раза просил уволить Володю: были общие собрания, выступавшие говорили, что больше так продолжаться не может, принимались коллективные решения. После этого я отправлял его лечиться.
Спасать Высоцкого приходилось все чаще, и однажды это не получилось.
Левона Кочаряна не стало гораздо раньше, в 1970-м. Он стал актером, сценаристом, кинорежиссером, но больших ролей не сыграл и снял всего один фильм - "Один шанс из тысячи". Высоцкий полтора года жил в квартире Кочаряна, тот сделал его первые записи. Друзья говорили, что его влияние на Высоцкого было огромно. Он очень хотел поговорить с ним перед смертью, но Высоцкий не пришел ни в больницу, ни на похороны. Он объяснял это тем, что не мог увидеть друга таким, каким тот стал...
Но возможно, тут было и другое. С Кочаряном окончательно уходила молодость, когда жизнь казалась веселой игрой, все было просто и ясно. Без него навсегда исчезали и его 17 лет, и их Большой Каретный, а в это не хотелось верить.