Сто лет назад в Иркутске был расстрелян адмирал Колчак
История не знает сослагательного наклонения, но это, как правило, уже послесловие к ней. Даже если Верховный правитель России и заслуживал самой суровой кары за "белый" террор на пространствах Сибирского края, высшей меры он мог избежать. Уже в эмиграции его боевой сподвижник генерал Константин Сахаров, участник Ледяного похода остатков колчаковской рати, спешивших спасти своего вождя из иркутской западни - что, увы, только ускорило развязку, - возложил ответственность за его бессудную казнь на "полу-большевиков". Что же это за "полу-партия" такая, истории вроде бы неизвестная, кого он имел в виду? Название мемуаров К. Сахарова "Чешские легионы в Сибири (Чешское предательство)" (Берлин, 1930) уже содержит часть ответа, но не случайно статус этих легионов генерал воспроизвел со ссылкой на чешского президента Масарика: "Мы были автономной армией, но в то же время были и составной частью французской армии; мы зависели в денежном отношении от Франции и от Антанты".
Если бы только в денежном! И если бы только "чехо-войско", легализованное Временным правительством России и правительством Франции из бывших военнопленных австро-венгерской армии! В России у Антанты было намного больше пособников, и выдвигала она их на первые роли попеременно, преследуя интересы, которые постоянными тоже не были. И то, что сам адмирал Колчак ощущал себя главной ударной силой Антанты, вовсе не гарантировало, что казнившие его "полу-большевики" играли в другую игру. Век спустя можно попробовать присмотреться, в какую именно.
Память и памятники
При всей одиозности фигуры бывшего Верховного правителя, чье имя неизменно оказывается в центре общественных споров об историческом примирении "белой" и красной" России, именно правовые формулировки его следственного дела (до суда оно так и не дошло) искрят больше всего - и больше всего зажигают. Хотя юридическая коллизия, казалось бы, исчерпана раз и навсегда. Еще в 1999 году суд Забайкальского военного округа вынес определение: военный преступник Колчак реабилитации не подлежит, а Военная коллегия Верховного суда РФ это определение подтвердила. Но не прошло и пяти лет, как у Знаменского монастыря под Иркутском адмирал Колчак поднялся в пятиметровый рост (кованая медь, скульптор Вячеслав Клыков), а следом и Омск, бывшая столица "сибирского правительства", стал хлопотать об увековечивании "своего Колчака". Пока безуспешно. Как ни трудно преодолевать правовые вето, противостоять несогласной части общества еще трудней. Иркутская общественность тоже много лет противилась идее воздвигнуть первый в России монумент Колчаку, чем и было вызвано определение суда ЗабВО, но благодаря настойчивости энтузиастов и местных властей перелом все-таки наступил: 55 процентов иркутян высказались за, 45 процентов - против. В Москве мемориальная доска в честь вождя Белого движения, установленная с "опозданием" в четыре года, в 2008-м, уже через неделю лежала в осколках. Аналогичную меморию на доме в Санкт-Петербурге, где когда-то жил Колчак, уберечь от молотков удалось, похоже, только благодаря Смольнинскому районному суду. Рассмотрев в 2017 году дело N 02а-0185/2017, он вынес решение, что Александр Колчак вообще не нуждается в реабилитации, и обосновал свое решение двумя аргументами. По нормам современного права ревкомы, которые дожили до 1921 года и только в Сибири до 1925-го, не были и не могут считаться правомочными судебными инстанциями, следовательно, приговор Иркутского ревкома был не чем иным, как бессудной отправкой на казнь. Но даже весомее второй аргумент: постановление N 27 от 7 февраля 1920 г. явно противоречило решению ВЦИК и Совнаркома от 17 января 1920 г., отменившего смертную казнь на всей территории РСФСР.
Так где же истина?
Напомним несколько забытых деталей той уже далекой поры, когда "белые" и "красные" еще не развесили по стенам свои зазубренные мечи. Протоколы допросов А.В. Колчака (Архив Октябрьской Революции, фонд LXXV, арх. N 51) за 100 лет переиздавались уже много раз, но только в 20-х годах они выходили с предисловием, в котором содержалась принципиально важная оговорка: "События на еще не ликвидированном фронте гражданской войны, висевшая несколько дней над Иркутском угроза временного захвата города подоспевшими остатками колчаковских войск, вынудили ревком расстрелять Колчака в ночь с 6 на 7 февраля вместо предполагавшейся его отправки после следствия на суд в Москву".
В Москву? На суд?! Значит, не расправа над главой контрреволюционных сил России, да еще такая крутая и скорая, входила в планы молодой советской республики, а показательный судебный процесс? Возможно, "всенародный", а то и "всемирный", учитывая, сколько раз Колчак присягал разным "отечествам"? Служил царю, но еще до Февральской революции примкнул к заговору против императорской власти (в мемуарах военного министра Временного правительства генерал-майора А.И. Верховского прямым текстом сказано: выдвижение Колчака на пост командующего Флотом Черного моря было "первой крупной победой этих (думских. - А. С.) кругов"). Служил Временному правительству, но разочаровался и в нем, и как только оно пало, предложил свою шпагу английскому королю. То есть опять присягнул, как и положено военачальникам такого высокого ранга, ведь это не рядовые наемники, которым достаточно согласиться только на плату. Оказался в конце концов в полном подчинении у командующего войсками Антанты в России французского генерала Мориса Жанена. Отсюда и несуразный мундир последних лет - адмиральские погоны, армейский френч, галифе, сапоги, каких моряки отродясь не носили, отсюда же и знаменитая частушка 1919 года: "Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель омский". Но по состоянию на 1920 год все это уже было в прошлом и не подлежало суду, тем более смертной казни. Процесс в Москве наверняка закончился бы суровым приговором, но, во-первых, по другим обвинениям, во-вторых, уж никак не выше пожизненной планки. Зато какой был бы пропагандистский эффект! Не приходите к нам, иноземные люди, с мечом - от меча и погибнете, а вы, русские люди, не поднимайте меч на свою Родину - перевернулась только власть, а не Родина!
Не пришел ли к таким же заключениям и Александр Васильевич Колчак? Мог ли он не знать о публичном обещании следственной комиссии предать гласности тексты допросов, отрывки из которых в последние дни января 1920 года даже просочились в омскую большевистскую газету "Советская Сибирь"? Не потому ли так спокойно держался на допросах, фактически сотрудничая со следствием, что, по всей очевидности, сознавал себя перед судом истории? И не этими ли резонами объясняется почти моментальное по тем временам издание протоколов допросов за рубежом (Берлин, 1923) и в СССР (Ленинград, 1925), хотя бы отчасти восполнив задачу так и не состоявшегося показательного суда? Но главный вопрос: а насколько достоверно свидетельство о том, что такой процесс действительно замышлялся и почему он оказался сорван? Автор предисловия, который оставил это свидетельство, был участником всех девяти допросов Колчака и все девять протоколов заверил и подписал, причем первый из них и тогдашним своим титулом: К.А. Попов, председатель Чрезвычайной следственной комиссии. На последующих заседаниях он уже только "товарищ председателя" - заместитель. Прежнее кресло Константина Андреевича отошло большевику, которого прислал ревком. С этого момента большинство историков уверенно именуют комиссию "советской", хотя в ее составе и методах работы не изменилось ровным счетом ничего. Все те же четыре следователя - два меньшевика-интернационалиста и два левых эсера. Допросы продолжались по тому же плану и графику, что был намечен до смены председателей. Новый председатель С. Г. Чудновский появился только на двух заседаниях, каждый раз ограничиваясь одним-двумя вопросами типа "В каком месяце это было?". 6 февраля, когда он появился второй раз, ничто не предвещало финала, но утром оказалось, что допрашивать больше некого, постановление N 27 уже исполнено.
Среди ночи Самуил Гдальевич вызвал расстрельную команду ("наряд левоэсеровской дружины", как следует из воспоминаний председателя Иркутского ревкома А.А. Ширямова) и сопроводил "белых героев" на берег впадающей в Ангару реки Ушаковка, где теперь и высится памятник. Если верить Попову, в то время твердому меньшевику, которого непростая жизнь в СССР перековала в твердого ленинца и даже "красного профессора", для него и его коллег это стало полной неожиданностью: "Допрос поэтому оборвался там, где начиналась его самая существенная часть - колчаковщина в собственном смысле, период диктатуры Колчака как Верховного правителя". Однако будущий сотрудник Института красной профессуры в своем предисловии почему-то опустил существенный факт, о котором не позабыл напомнить в своих воспоминаниях Ширямов: еще 3 февраля та же следственная группа, собранная из "полу-большевиков", предложила ревкому список из 18 человек, подлежащих расстрелу "в случае боя на улицах". Последнее колчаковское войско - голодные, обмороженные, злые - приближалось к Иркутску, уповая на восстание застрявших в городе белых офицеров и состоятельных мещан. Ревком заготовил постановление на две фамилии, с которых начинался список, но с командой "пли!" потянул. Осадное положение в городе было объявлено только 7 февраля, когда расстрельная команда уже прогулялась на берег реки, но в городе восстания не произошло, а за городом сеча была хотя и лютая, но короткая. Понятно, что у страха глаза велики, понятно, что Верховный правитель без власти, без армии уже никому не был надобен, одно непонятно: почему не дали выговориться адмиралу, раз уж он явно стал говорить "для истории"? Кого могли задеть его признания, к тому же вряд ли до конца откровенные?
Большевики наполовину
Нынешние учебники истории не восполняют пробел в понимании событий, которые произошли в Сибири на переломе 1919-1920 гг. и аукаются нам уже век. В ноябре части РККА так стремительно перешли заледеневший за ночь Иртыш и заняли столицу "белой России", что даже правительственные учреждения не успели закрыться. Генерал Сахаров, отвечавший за оборону Омска, едва успел выскочить из мышеловки вслед за пятью эшелонами, на которых умчался Верховный правитель со своим штабом и золотым запасом царского времени. Ну и куда же теперь, хоть и с золотом, но без армии? Кроме Иркутска, другого пути не было. Остатки белой рати, от которой осталась едва десятая часть, больше месяца брели по старому Сибирскому тракту. Командование чешских легионов запретило им даже приближаться к Транссибу.
Новая столица края уже создала все законодательные и правительственные учреждения, включая революционный трибунал, подняла над ними бело-зеленые флаги и провозгласила себя Политическим центром Сибири. Впервые в России образовалась такая многоцветная коалиция, каждой твари по паре: эсеры, меньшевики, анархисты, кадеты, большевики, хотя последние примкнули к ней не столько по своей инициативе, сколько по воле Москвы. Тон и тут задавали эсеры, которые в свое время привели к власти Колчака, не случайно крупный историк сибирской эпопеи Гражданской войны, бывший член Омского правительства Г.К. Гинс предупреждал: "Эсеры, как кроты, взрывают почву, подготовляя ее для революционной вспашки, но сеять и пожинать им не суждено". Так случится и на этот раз. "Почвенным" орудием Политцентра стал Всесибирский союз земств и городов (Сибземгор), образованный делегатами от 28 земских объединений и 18 городских самоуправлений и расположившийся в Иркутске. Политцентр создал и свою революционную армию, но ей не понадобилось переходить Иртыш по льду. Чем больше Омск терял свою социальную базу, тем сильнее всех отшатнувшихся притягивал Иркутск.
Сибирский Политцентр объявил себя срединной землей между двух диктатур - ленинской и колчаковской, которую Иркутский Политцентр квалифицировал как "правобольшевистскую атамановщину". Местных большевиков, конечно, коробил этот термин, но они же и сами сотрудничали с "большевиками наполовину". А тут еще такая совместная победа: главный атаман умирающей диктатуры сам сломя голову несется прямо в разинутую пасть своих местных врагов под флагами пяти держав Антанты: американским, английским, французским, японским и чешским.
После того как РККА перешла Иртыш, Сибирский ревком в ознаменование победы ленинской диктатуры над колчаковской всего через неделю переместился из "провинциального" Челябинска в "столичный" Омск. Но он уже утратил былое значение. Бросить вызов новому сибирскому центру, до которого, шагая по долинам и по взгорьям, РККА дойдет только через месяц, в марте 1920 года, большевистский Омск и хотел бы, да не мог. Противопоставить его "демократической контрреволюции" было нечего, кроме фраз. И что же в такой ситуации оставалось Москве? Только одно: искать взаимопонимания с новыми сибирскими "товарищами", тем более что первым пунктом своей программы Политцентр наметил прекращение состояния войны с советской Россией (советской с маленькой буквы).
Разумеется, на определенных условиях. Россия (советская) должна согласиться с образованием трех буферных сибирских государств несоветского типа. Дальневосточный буфер образуют Приморское, Амурское, Сахалинское и Камчатское земства. Средне-Сибирский буфер соберет земства Забайкальское, Иркутское, Якутское, Енисейское, Томское и Алтайское. Ближе всех к Москве окажется Западно-Сибирский буфер - из Акмолинского, Тобольского, Семипалатинского, Семиреченского, Тургайского и Пермского земств.
Эта программа, как известно, осуществилась больше чем на треть. ДВР (Дальневосточная республика), созданная в 1920 году, включила помимо предусмотренных административной схемой Политцентра также часть забайкальских земель, или по старой терминологии - земств. Всего за два года этот буфер на краю русской земли, де-юре независимый от Москвы, помог охладить пыл японских самураев. Но если бы программа Политцентра осуществилась в полной мере, что осталось бы от России, будь она хоть советская, хоть несоветская, хоть с большой, хоть с маленькой буквы? Ведь Ленин не просто согласился с решениями иркутского "товарищества" (его слово), а немедленно взял быка за рога. Судите по шифровке Троцкому, чей бронепоезд продолжал бороздить по Сибири, подгоняя красные полки вперед: "Надо бешено изругать противников буферного государства, погрозить им партийным судом и потребовать, чтобы все в Сибири осуществили лозунг: "Ни шагу на восток далее, все силы напрячь для ускоренного движения войск и паровозов на запад в Россию". Мы окажемся идиотами, если дадим себя увлечь глупым движением в глубь Сибири, а в это время Деникин оживет и поляки ударят. Это будет преступление" (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 137, 466).
Тут в одном флаконе и стратегия, и тактика вождя пролетарской диктатуры. Троцкий свой бронепоезд, разумеется, не остановил, 5-я армия РККА с каждым днем приближалась к Иркутску, у которого хватило сил самостоятельно отбиться от последних колчаковских групп. 11 января Политцентр выслал навстречу Красной армии мирную делегацию - договориться о буферных государствах несоветского типа. Пока договаривались, в Иркутск в хвосте первого батальона 6-го чешского полка прибыл вагон с пятью флагами. Последний раз главнокомандующий Антанты генерал Жанен предложил Колчаку передать царский золотой запас под международную опеку, все пять держав гарантируют его сохранность для будущей России. Ответ адмирала: "Я вам не верю. Золото скорее оставлю большевикам, чем передам союзникам". Эти слова стоили ему жизни. За право пропуска чехословацкого корпуса через Иркутск его командование с санкции генерала Жанена вечером 15 января выдало Колчака и Пепеляева Политцентру, а сам Политцентр неделю спустя уступил Реввоенсовету и власть в городе, и золото России, и обоих пленников в придачу.
Все-таки Ленин был редкий стратег, его планы сработали и на западе, и на востоке. Два года спустя "и на Тихом океане свой закончили поход" дивизии красных партизан, уже фактически регулярные. Двум другим буферным государствам, как ни взрывали сибирскую почву кроты, сбежавшиеся со всех концов света, родиться, к счастью, было не суждено.
Все неоднозначно
Последний допрос Колчака историки не случайно называют "нервным". Остатки сибирской Белой армии стояли под Иркутском и торговались с Политцентром - отдайте нам адмирала, которого, чтобы вырваться из иркутской пробки, вам отдали "союзные" чехи, тогда и мы обойдем город стороной. Как назло, половодье сорвало мост над Ангарой, банды атамана Семенова тоже не смогли пробиться к городу. Пришло время говорить о всех тех, кто сначала приманил Колчака идеей сохранить "единую и неделимую Россию", потом стал подталкивать к ее разделу, признав Верховным правителем де-факто, но так и не признав де-юре. Адмирал, такой сговорчивый во всех прочих вопросах, тут заупрямился: только не дележ. А делили все, с кем бы он ни дружил или воевал, кто открыто, кто тайно, кто по стратегическим, кто по тактическим соображениям. В итоге и его самого выставили на торги. Колчак это предчувствовал еще до ареста.
Впрочем, кто только адмирала не продавал. Продала, причем самым бессердечным образом, Антанта. Выторговали и расстреляли "полу-большевики". А глупее всего перед историей выглядят большевики - хотели гласного суда, а в итоге их именем осуществлен расстрел еще одного бывшего правителя России. Так ведь трактуют записку Ленина заместителю председателя Реввоенсовета Э.М. Склянскому (ведомство Троцкого) со словами "Не распространяйте никаких вестей о Колчаке... Беретесь ли сделать архинадежно?", которая обернулась уже приказом Александру Ширямову (передаточному звену) и Самуилу Чудновскому (исполнителю).
Хотя и тут все неоднозначно. В книге "Адмирал Колчак и суд истории" (Центрполиграф, 2009) историк Сергей Дроков по итогам дотошного документированного расследования установил впечатляющий факт. Оказывается, через неделю после расстрела адмирала, "13 февраля (день, когда в городе было снято военное положение) в Иркутск прибыл представитель советской России (фамилия не установлена) вместе с 12 уполномоченными от центральной власти. Все они остались весьма недовольными скоропалительной казнью адмирала без санкции Москвы".