Оскарас Коршуновас осовременил чеховскую "Чайку" для МХТ

Какой смысл в слова о мировой душе вкладывали бы герои чеховской "Чайки", живи они среди нас сегодня? Как вели бы себя, что на самом деле чувствовали? Чего боялись, что скрывали? Как выглядели бы чеховские люди, ходи они по улицам сейчас?

Литовский режиссер Оскарас Коршуновас сместил акценты пьесы-символа Художественного театра на 120 лет вперед. Вначале переводя все в шутку - что же ставить, если не "Чайку", когда тебя зовут в МХАТ? Мол, был на репетиции в Вильнюсе, позвонили из Москвы, пригласили на постановку, от неожиданности предложил важнейшую для себя наравне с "Гамлетом" пьесу. А когда завертелось всерьез, отступать было некуда и в ужас приходить некогда. Оставалось оправдываться: "Я не говорю, что мы хотим показать истинную "Чайку" или разрушить все то, что было… Мы понимаем, где находимся, сколько тут было поставлено "Чаек", насколько великим мировым театральным событием была первая постановка, и с этим контекстом мы тоже работаем…".

Со стороны руководства МХТ им. Чехова он получил не только царский подарок (пятая в истории Художественного театра, юбилейная "Чайка"), но и, можно сказать, полный карт-бланш. Твори, выдумывай, пробуй… Привози свою постановочную команду. Только не иди на откровенный конфликт с Чеховым.

"В Художественном театре уживаются разные эстетики. Интересно посмотреть на пьесу "Чайка", которая является символом этого театра, с другого ракурса", - заметил худрук МХТ Сергей Женовач. И это был очень продуманный жест доброй режиссерской воли.

Сегодня - режиссер с европейской славой, Коршуновас за свой первый спектакль, поставленный на первом курсе по стихам Хармса, получил первый приз крупнейшего театрального фестиваля мира - эдинбургского Fringe. На втором курсе он уже работал режиссером в Национальном театре Литвы. Первым из его поколения Коршуновас получил европейский приз "Новая театральная реальность". Больше двадцати лет назад основал свой Вильнюсский городской театр, чтобы уже не зависеть ни от чьих приглашений.

Собственно, он сам довольно быстро прошел весь путь от Кости Треплева до признанного мастера, прежде чем представить на суд людской свою версию, как надо играть Чехова в нашем веке, чтобы четырехчасовую историю про "Чайку" досмотрели до конца. Чтобы спектакль о театре, об особенных театральных судьбах и об искусстве, через которое люди устанавливают жизненные связи, попал в общую болевую точку. И вывел зал на одну из главных режиссерских мыслей, заложенных в постановке: что со времен Станиславского принято думать, что театр исходит из жизни, но в "Чайке" говорится не о том, что жизнь создает театр, а о том, что театр создает жизнь: "И Гамлет реальность определяет посредством театра - после представления он узнает, как все обстоит на самом деле в реальной жизни. И Треплев тоже делает спектакль, после которого меняются судьбы всех, кто в нем задействован: Кости, Нины, зрителей…"

Сроки были сжатые - три месяца, чтобы новая "Чайка" хотя бы успела расправить крылья. Главный гамлетовский вопрос - по Коршуновасу, "не быть или не быть, а сейчас или никогда", - стоял особенно остро.

От имения Сорина в его спектакле осталось только колдовское озеро. Спецэффект потрясающий: вода, плеск волн, дальний берег тонкой полоской на горизонте, никаких вам усадеб на общем плане, интерьеров позапрошлого века, лишь во всю ширь мхатовской сцены - живое, как настоящее озеро.

Будто есть предписание свыше сделать наркоз всей чеховской истории и с медицинским хладнокровием вскрыть причину несчастий каждого человека

Пятую мхатовскую "Чайку" Коршуновас разложил на три уровня восприятия.

Первый - естественный, природный. Второй - смыслообразующий, чеховский. Третий - надбытовой и надлитературный, где зал ждет кинопроекция отношений. Сквозь живописные дорожки капель дождя. Сквозь черно-белый срез настроений актеров, как если бы "Чайку" снимал Бергман и делал дайджест пьесы Чехова в портретных слепках души и характеров чеховских людей.

Камеру режиссер дал в руки Косте Треплеву - Кузьме Котрелёву: снимать все происходящее с людьми над озером, над миром, фиксировать документально все чеховские иллюзии "третьего уровня", создавать синема-фантом литовской "Чайки". Параллельно сложным метаморфозам сознания своего героя от поисков "новых форм" до ключевого понимания, к которому его Треплев очень убедительно приходит в финале пьесы. Что "дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души"... Глянцевые издания за его духовным ростом, в частности, и за репетициями вообще, следили с пристрастием, ведь такой звездный состав: Сорин - Станислав Любшин, Тригорин - Игорь Верник, Дорн - Станислав Дужников, Медведенко - Павел Ворожцов, Нина - Паулина Андреева, Аркадина - Дарья Мороз, Полина - Евгения Добровольская, успевшая переиграть все женские роли в "Чайке"... Из молодых - уже отмеченный Кузьма Котрелёв - Костя; необыкновенная Маша - Светлана Устинова.

В их новой театральной реальности Коршуновас Нину делает эффектной девушкой из будущего. (А в момент явления народу Паулины Андреевой в доспехах инопланетянки с монологом о людях, львах, орлах и куропатках отдаешь должное ее комическому дару, и понимаешь, почему Чехов определял жанр "Чайки" как комедии).

Исповедь о творческих муках Тригорина режиссер хорошо упаковывает в юмор - спасительный от безысходной усталости так безвольно жить. Нерв Аркадиной и историю актрисы, которая не хочет думать о будущем, облачает в тему личного кризисного времени всего поколения. Машу не прячет от реальности, а обрекает на великую любовь, ради которой та готова на любую муку, даже на смерть, и эту партию молодая актриса Светлана Устинова проводит грандиозно. Доктора Дорна Коршуновас лишает последнего слова - выстрел в финале будет, будет и игра в лото, но диагноза "Константин Гаврилович застрелился" не прозвучит. Будто есть предписание свыше сделать наркоз всей чеховской истории и с медицинской хладнокровностью вскрыть причину несчастий каждого человека. А камертоном истинности, чеховской правды сделать Сорина - герой Станислава Любшина в литовской "Чайке" живет будто в двух мирах: в прошлом, благородном, и в современном. Где новые чеховские люди, по Коршуновасу, обитай они сегодня, обнажают довольно откровенные вещи, которые проявились бы в отношениях при нагрянувшей чудовищной инфляции слов и вещей.

"Какой чудесный, сердце рвущий Сорин у Станислава Любшина", - это из первых, молниеносных зрительских откликов в сетях после премьеры... Когда-то Олег Ефремов хотел выслушать каждого героя пьесы. Коршуновас дал возможность не просто выговорить - выкрикнуть каждому свою боль. Из сердечной глубины вычленить личный смысл слов о мировой душе и достать, как скелетов из шкафов, своих персональных львов, орлов и куропаток, пусть и упакованных в модные белые одежды. У каждого здесь своя история и свое соло. И Коршуновас сделал все, чтобы новая "Чайка" в российском театральном пейзаже не просто стала модным европейским явлением, а чтобы театральное завещание обернулось предсказанием будущего.

Справка

"Чайки" в Художественном театре:

1898 - режиссеры К. С. Станиславский и Вл.И. Немирович-Данченко

1960 - режиссеры В.Я. Станицын и И.М. Раевский

1968 - режиссер Б.Н. Ливанов

1980 - режиссер О.Н. Ефремов

2020 - режиссер О. Коршуновас

Дословно

Оскарас Коршуновас, режиссер "Чайки"-2020:

По большому счету "Чайка" - пьеса о театре и о людях, живущих в театре и возле него. О старом и новом в нем… Каждое время имеет своего Гамлета и свою Чайку. В этом и есть суть классики - новое время открывает ее по-новому, а она нам дает возможность осознать свое время.