Поделиться
Легкое перо английского театрального критика Кеннета Тайнена выписало этот эпитет - "великий" - еще в 1962 году, когда он впервые увидел бруковского "Короля Лира", постановщику которого было 37 лет. А другого режиссера с таким именем и фамилией в истории театра ХХ века просто нет. Режиссера, который сумел соединить в своем творчестве, казалось, несоединимое. В опубликованной в 1987 году книге "Блуждающая точка" есть в высшей степени примечательный вопрос, который П. Брук задает сам себе: "Для Арто театр это огонь, для Брехта - ясное видение, для Станиславского - человеческая природа. Почему надо выбирать что-то одно?"
Он не хотел выбирать "что-то одно" не из человеческой или творческой робости. Напротив, нужно было быть очень смелым человеком, чтобы признаться в равной любви к Бертольту Брехту, с которым он познакомился в Берлине в 1950 году, и к Сэмюэлю Беккету, чья творческая философия, в обиходе именуемая "абсурдизмом", оказалась столь важной в пору постановки "Короля Лира" 1962 года. Они дружили до самой смерти драматурга в 1989 году. И в память о нем в 1995 году П. Брук поставил спектакль "Счастливые дни", где главную роль сыграла жена режиссера, замечательная актриса Наташа Пэрри. Брук всегда шел своей, только ему ведомой дорогой и в этом путешествии не хотел расставаться с теми спутниками, которые ему были дороги, ни с Гордоном Крэгом, ни с Георгием Гурджиевым, философом-мистиком и музыкантом, ни со Станиславским и Мейерхольдом, о котором он много узнал от своего двоюродного брата Валентина Плучека, чья мама, Фаня Брук, была тетей британского режиссера... Особое место в его жизни занимал Ежи Гротовский, которого П. Брук приглашал для занятий со своей труппой в первой половине 60-х годов прошлого века. Брук понимал, что польский режиссер стремится к созданию "новой мессы", что он хочет вырваться за пределы театра как такового. Но они оба стремились к созданию новой общности между публикой и актерами, к той человеческой взаимозависимости, которая в японском театре Но обозначалась понятием "цветок".
Еще в 1975 году мой учитель Юлий Иосифович Кагарлицкий, глубокий историк английской литературы и театра, в предисловии к первому на русском языке изданию "Пустого пространства" совершенно справедливо написал: "Вряд ли найдется другой современный режиссер, о котором сказано, сколько о Бруке, и о котором пишут так долго". В 1975-м Брук отметил свой полувековой юбилей. За прошедшие с тех пор 45 лет о нем и его работах сказано на порядок больше. И вряд ли мне удастся добавить нечто существенное к тому, что было написано о Бруке за минувшие годы, хотя мне посчастливилось быть одним из авторов комментариев к "Пустому пространству", а потом сценаристом и ведущим телефильма о нем и даже посвятить ему главу в книге "Секреты одиноких комедиантов".
Но мне показалось важным написать об этом театральном мудреце именно сегодня, когда мир с такой легкостью готов проститься с теми важнейшими ценностями, которые в нашу жизнь принес ХХ век. С теми ценностями, которые в театре и кинематографе приумножил и приоткрыл для широкой публики Питер Брук. Только очень недальновидные люди могут писать с непонятным для меня сладострастием о крахе глобализма, о жажде разбежаться по национальным квартирам в надежде решить проблемы с пандемией коронавируса и спрятаться от экономического кризиса, гуляющих по всей планете. Стремление выживать в одиночку мало что даст. Это некая опасная иллюзия. И если мир ее не преодолеет, то в самом скором времени за это придется заплатить весьма высокую цену. Искушение выживать в одиночку вовсе не примета ХХI столетия - достаточно вспомнить исполненный противоречий двадцатилетний промежуток между Первой и Второй мировой войнами, чтобы убедиться в этой простой истине. И, как всегда, в периоды чрезвычайных обстоятельств встает вопрос о балансе между гарантиями безопасности - от террористов, пандемий, техногенных катастроф, - и личной свободой, частью которой предлагают поступиться, как и принципами, если нужно добиться компромисса между жизнью и смертью. Все это имеет самое прямое отношение к жизни Брука, который вступил на свой длинный и поныне, к счастью, не завершившийся творческий путь в самый разгар Второй мировой войны. Он прекрасно знал европейский театр послевоенной поры, "театр разгромленной Европы, которая хотела только одного: оживить воспоминания об утерянных радостях". На его глазах и при его участии стала заново складываться великая мозаика мирового театра, мировой культуры, соединившая всех со всеми.
Именно он, легендарный режиссер, поставив в 1970 году "Сон в летнюю ночь", итожащий и преодолевавший наследие мировой сцены 60-х годов, на десятилетия уходит в поиски новой театральности и нового гуманизма. И дело не в шедеврах, созданных им в последние десятилетия, а среди них "Оргаст", "Махабхарата", "Вишневый сад", "Трагедия о Гамлете", а в том, что за это время он пришел к новому пониманию мира и человека. К той глубинной неслыханной простоте, которая объединяет отдельного человека с человечеством. К той простоте, о которой писал Борис Пастернак в "Волнах": "В родстве со всем, что есть, уверясь//И знаясь с будущим в быту,//Нельзя не впасть к концу как в ересь,//В неслыханную простоту". И углубившись в тайны мира и человека, Питер Брук с апостольской прямотой имеет право обратиться ко всем нам с ясным посланием: "Спасение не вне нас, оно в нас самих".