Русская Православная Церковь празднует Благовещение
Никогда не думала, что буду почти колотить в дверь храма Христа Спасителя. Закрытая, она так тяжела, что без помощи охраны с внутренней стороны не поддается. "По журналистскому списку?" - уточняют открывшие дверь. Быстро осматривают вещи, и великолепная, ничем не нарушаемая тишина собора поднимает над тобой купол еще не погасшего дня.
Главная паства вечерней службы - журналисты, в основном телевизионщики, два православных канала - "Спас" и "Союз" ведут телетрансляцию со службы. Стоим мы все в привычной пресс-загородке, но полутораметровое расстояние друг от друга держать получается. Почти все в резиновых перчатках, особенно операторы, которым приходится таскать аппаратур и двигать камеры, и, разумеется, в масках. Женщин - две из 15 коллег, да еще высоко на балконе мелькает платок, принадлежащий регенту великолепного женского хора.
Лавки не торгуют, мечте подкупить просфоры и свечи сегодня не исполниться. Но это не так важно, по сравнению с большой и нечаянной радостью - быть на живой, да еще Патриаршией службе.
Эти дни войдут в историю, как печальные и драматические - Церковь не оставила службу Богу, но патриарх и священники благословили свою паству не приходить, чтобы не подвергать ее опасности возможного заражения.
В храме Христа Спасителя всегда отменные службы - молитвенные чтения, голоса читающих и поющих создают почти безупречное звуковое действо службы. Привычные слова молитв "Ты еси Бог - творяй чудеса", "Ныне отпущаещи раба твоего, Владыка" звучат особенно проникновенно не только из-за красоты их исполнения, но и потому что ты по ним соскучился.
В эти выходные и на неделе я смотрела и слушала церковные службы по интернету. Но несмотря на трансляции из любимых храмов - Казанского собора Санкт- Петербурга и Казанского же собора Псково-Печерского монастыря - это все-таки было пусть не окончательное, но отлучение от реального участия в службе, буквального присутствия в ней. Предстояния перед Богом.
Поскольку священнослужителей больше, чем паствы, успеваешь вглядеться в лица и добавить в настроение службы от их строгости, силы, собранности. Но все меняется, когда на середину храма выходит Патриарх.
Вся реальная и вообразимая шелуха случайных мыслей и излишних вдохновений осыпается, когда видишь неизменную, ни на йоту не уступающую ничему вокруг печаль патриаршего лица. Не уныние, не упадок, не подмятость бедою, нет, но печаль - длящуюся, не перестающую печаль и собранность в молитве.
А хорошо знакомое лицо митрополита Верейского Амвросия вообще кажется драматичным.
И это все - и печаль патриарха, и драматический взгляд владыки Амвросия держится на почти естественном внутреннем мужестве. Чего не прочтешь в таких глазах, так это страха и нервной суеты.
Слушаешь Евангелие - сильный, низкий, ровный голос патриарха (я вообще-то люблю, когда он читает Канон Андрея Критского с сильными интонациями покаяния) - и понимаешь, что никогда не забудешь этой службы в пустом храме, и выражения лиц священнослужителей.
Основная часть журналистов уходит вскоре после чтения Евангелия, остаются только камеры двух православных телеканалов и "личники" Патриарха - фотографы, операторы, звукорежиссеры. Зато легко в пресс-загородке класть поклоны под знаменитую молитву Ефрема Сирина "Господи и Владыко Живота моего". Между поклонами старые знакомые делают друг другу почти неуловимые кивки и тихо улыбаются глазами. Священник сзади читает молитву так, как читают ее в храме - не интонируя, не подчеркивая, не педалируя, не нажимая, и она звучит ровно и сильно, как и положено ей звучать.
Надеюсь, что верующие читатели "РГ", читая этот материал, не соблазнятся мыслью идти в храм во что бы то ни стало. Не порыв и прихоть, но моя работа дала мне возможность участвовать в незабываемой службе патриарха в почти пустом храме.