Стихи Владимира Рецептера помогают жить, верить и любить

В эти тревожные дни я получил подарок: подборку новых стихотворений Владимира Рецептера - выдающегося петербургского поэта, пушкиниста, актера и режиссера, недавно отметившего свое 85-летие.

В русскую поэзию Рецептер пришел по благословению Анны Ахматовой.

Прочитав первый сборник Владимира Рецептера, Анна Андреевна молвила: "Он несомненно талантлив, ему бы надо многое сказать".

Вскоре они увиделись в Комарове, и Ахматова подарила молодому поэту свою книгу стихов с надписью: "Владимиру Рецептеру при кедре А. Ахматова 28 марта 1963 Комарово". Кедр рос рядом с комаровским домом творчества писателей.

Как поэт Рецептер вырос из самой заветной пушкинской темы - темы дружества.

Читая его стихи, мне вдруг вспомнилось письмо, которое я однажды увидел, будучи в гостях у Тамары Михайловны - жены писателя Юрия Казакова.

Это письмо, полученное Казаковым в 1976 году от драматурга Михаила Рощина, поразило меня: "Не удивляйся и даже можно сказать, не пугайся, что я вдруг пишу тебе. Никаких конкретных причин для того нет, и ни просьб, и ничего такого, - скорее всего, просто такой порыв, и всегдашняя память тебя, и желание сказать и тебе (и себе), вдруг, на всякий случай, как ты мне дорог. Я тебя люблю, и ценю, и храню каждую бумажку с твоим почерком, - знай это, пожалуйста. Если я буду тебе нужен и смогу помочь - позови..."

Еще вчера такое послание показалось бы нам излишне сентиментальным. Теперь, когда все оторваны от всех карантинами, мы чувствуем, что только такими горячими словами и надо писать к друзьям.

Своими стихами Владимир Рецептер окликает друзей. Фото: Из личного архива Дмитрия Шеварова

Сегодня человеческое общение - больше, чем роскошь. Это наш хлеб.

Подборка Владимира Рецептера включает его послание, адресованное другу-стихотворцу Олегу Чухонцеву. Из Петербурга в Москву.

Пишите Дмитрию Шеварову: [e-mail]

Стихи из первых рук

* * *

N.

Стихи из скрежета и боли

мне нашептал двойник и друг.

Я заразился поневоле,

узнав и эту боль, и звук...

Шепчи, спеши, ломай привычки,

и новый совершай полет,

не убоявшись страшной стычки

и раскрывая грозный свод.

Скрежещет мир, предвидя тризну,

А ты - заступником уже -

За женщину и за отчизну

стой на последнем рубеже...

* * *

О. Ч.

Без дружеского зеркала не знаю,

сложилось ли записанное мной,

доходчива ли исповедь ночная,

а ты - в Москве и реже под Москвой...

Позволь опять прочесть

двенадцать строчек

иль двадцать, продиктованных в ночи

не спящей Лирой,

вдруг, без проволочек,

по телефону, и не замолчи

зеркальной правды: хорошо ли, плохо,

ты это видишь пристальней других...

Нам выпала провальная эпоха,

но мы с тобою все еще в живых...

Пробуждение

Эти сны, эти сонные страны,

эти страшные вправду места

непохожи на сны и романы

и спешат накануне поста.

Слава Благов, Алеша, Сережа

друг за другом приходят ко мне,

проникая сквозь стены, тревожа,

оживая с тоской наравне.

И опять просыпаюсь от крика

своего, и дремучая смесь

правды с ложью, как боль и верига -

тут как тут или здесь и не здесь.

Стас Рассадин и Эмма Коржавин

убеждают вставать и спешить,

но приход пробужденья бесправен,

и пугает обязанность жить.

А спасают для новой работы

от болезней, и страхов, и бед

предрассветной молитвы долготы

и грядущего медленный свет...

* * *

Чинить карандаши - волшебная работа.

Как перья в давний век,

Поприщину под стать.

Заботы одолеть попробует забота,

простейшего труда земная благодать.

А вдруг карандашом

иль шариковой ручкой

ты выведешь слова, как будто бы свои,

но полные уже неведомой подзвучкой,

берущие в строку воздушные слои...

Не бойся, если так...

Гони заботы в шею!..

Теперь ты не один,

с тобою твой двойник,

готовый выступить,

покинувший траншею,

он опрокинет ночь, пленив любой тайник

и самого тебя...

Теперь - не то, что прежде!..

Открыта настежь дверь

в святилище души!..

Теперь ты слово дал

Божественной надежде,

А начал эту ночь, чиня карандаши...

* * *

Книгам тесно на полках,

книги сжаты судьбой.

Мало воздуха в щелках,

жутко книге любой...

А шакалы фейсбуков

и гиены газет

губят празднество звуков,

сводят счастье на нет.

И прошу я у Бога

о свободе для книг;

понимаю, что много,

но для многих живых...