Стихи Владимира Рецептера помогают жить, верить и любить
В русскую поэзию Рецептер пришел по благословению Анны Ахматовой.
Прочитав первый сборник Владимира Рецептера, Анна Андреевна молвила: "Он несомненно талантлив, ему бы надо многое сказать".
Вскоре они увиделись в Комарове, и Ахматова подарила молодому поэту свою книгу стихов с надписью: "Владимиру Рецептеру при кедре А. Ахматова 28 марта 1963 Комарово". Кедр рос рядом с комаровским домом творчества писателей.
Как поэт Рецептер вырос из самой заветной пушкинской темы - темы дружества.
Читая его стихи, мне вдруг вспомнилось письмо, которое я однажды увидел, будучи в гостях у Тамары Михайловны - жены писателя Юрия Казакова.
Это письмо, полученное Казаковым в 1976 году от драматурга Михаила Рощина, поразило меня: "Не удивляйся и даже можно сказать, не пугайся, что я вдруг пишу тебе. Никаких конкретных причин для того нет, и ни просьб, и ничего такого, - скорее всего, просто такой порыв, и всегдашняя память тебя, и желание сказать и тебе (и себе), вдруг, на всякий случай, как ты мне дорог. Я тебя люблю, и ценю, и храню каждую бумажку с твоим почерком, - знай это, пожалуйста. Если я буду тебе нужен и смогу помочь - позови..."
Еще вчера такое послание показалось бы нам излишне сентиментальным. Теперь, когда все оторваны от всех карантинами, мы чувствуем, что только такими горячими словами и надо писать к друзьям.
Сегодня человеческое общение - больше, чем роскошь. Это наш хлеб.
Подборка Владимира Рецептера включает его послание, адресованное другу-стихотворцу Олегу Чухонцеву. Из Петербурга в Москву.
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru
* * *
N.
Стихи из скрежета и боли
мне нашептал двойник и друг.
Я заразился поневоле,
узнав и эту боль, и звук...
Шепчи, спеши, ломай привычки,
и новый совершай полет,
не убоявшись страшной стычки
и раскрывая грозный свод.
Скрежещет мир, предвидя тризну,
А ты - заступником уже -
За женщину и за отчизну
стой на последнем рубеже...
* * *
О. Ч.
Без дружеского зеркала не знаю,
сложилось ли записанное мной,
доходчива ли исповедь ночная,
а ты - в Москве и реже под Москвой...
Позволь опять прочесть
двенадцать строчек
иль двадцать, продиктованных в ночи
не спящей Лирой,
вдруг, без проволочек,
по телефону, и не замолчи
зеркальной правды: хорошо ли, плохо,
ты это видишь пристальней других...
Нам выпала провальная эпоха,
но мы с тобою все еще в живых...
Пробуждение
Эти сны, эти сонные страны,
эти страшные вправду места
непохожи на сны и романы
и спешат накануне поста.
Слава Благов, Алеша, Сережа
друг за другом приходят ко мне,
проникая сквозь стены, тревожа,
оживая с тоской наравне.
И опять просыпаюсь от крика
своего, и дремучая смесь
правды с ложью, как боль и верига -
тут как тут или здесь и не здесь.
Стас Рассадин и Эмма Коржавин
убеждают вставать и спешить,
но приход пробужденья бесправен,
и пугает обязанность жить.
А спасают для новой работы
от болезней, и страхов, и бед
предрассветной молитвы долготы
и грядущего медленный свет...
* * *
Чинить карандаши - волшебная работа.
Как перья в давний век,
Поприщину под стать.
Заботы одолеть попробует забота,
простейшего труда земная благодать.
А вдруг карандашом
иль шариковой ручкой
ты выведешь слова, как будто бы свои,
но полные уже неведомой подзвучкой,
берущие в строку воздушные слои...
Не бойся, если так...
Гони заботы в шею!..
Теперь ты не один,
с тобою твой двойник,
готовый выступить,
покинувший траншею,
он опрокинет ночь, пленив любой тайник
и самого тебя...
Теперь - не то, что прежде!..
Открыта настежь дверь
в святилище души!..
Теперь ты слово дал
Божественной надежде,
А начал эту ночь, чиня карандаши...
* * *
Книгам тесно на полках,
книги сжаты судьбой.
Мало воздуха в щелках,
жутко книге любой...
А шакалы фейсбуков
и гиены газет
губят празднество звуков,
сводят счастье на нет.
И прошу я у Бога
о свободе для книг;
понимаю, что много,
но для многих живых...