21 июня исполняется 110 лет со дня рождения Александра Твардовского
Поэт, прозаик, журналист, редактор самого интересного "толстого" журнала ХХ века - "Нового мира" 50-60-х годов; кандидат в члены ЦК КПСС и единственный советский писатель, который привел в восторг самого желчного из русских эмигрантов Ивана Алексеевича Бунина; первооткрыватель Александра Солженицына; подполковник армии и литературный генерал, отправленный в отставку за неугодное поведение; насквозь советский человек, публиковавший на страницах "Нового мира" совсем не советскую прозу; лауреат трех Сталинских премий за поэмы "Страна Муравия", "Василий Теркин" и "Дом у дороги", каждая из которых гениальна; автор панегирических стихов о Сталине и пронзительнейшей лирике о войне с очень сдержанной, благородной интонацией, которая, тем не менее, заставляет плакать: "Я знаю, никакой моей вины / В том, что другие не пришли с войны. / В том, что они - кто старше, кто моложе - / Остались там..."
И вот, пытаясь сегодня понять, где, в какой из этих ипостасей он был равен себе, а где оказался случайно, не по собственной воле, все-таки приходишь к выводу, что ограничивать Твардовского только одной из них было бы неправильно. Можно ведь и еще расширять его образ до бесконечности, стараясь отыскать в нем внутренние противоречия. Ну, например, крестьянский сын и комсомольский поэт, который писал восторженные стихи о советской власти (поэма "Путь к социализму"), когда его отец и братья были раскулачены и сосланы... Ведь этого тоже не вычеркнешь из его биографии.
Есть только одна фигура в нашей литературе, соразмерная Александру Твардовскому и по мощи лиро-эпического таланта, и по общественной значимости, и по глубинной противоречивости судьбы. Это Николай Алексеевич Некрасов. Я думаю, что, если бы случилось чудо, и они как-то могли встретиться, они поняли бы друг друга с полуслова. И даже совсем без слов. Титаны, богатыри! Атланты, державшие на своих плечах две эпохи русской журналистики - эпохи "Современника" и "Нового мира". Авторы двух величайших в русской литературе лиро-эпических полотен - "Кому на Руси жить хорошо" и "Василий Теркин", которые являются кодом, ключом к русской душе. И в то же время чистой воды лирики, но такие, чье поэтическое "я" не остается в скорлупе личного эгоизма, а сливается с "я" миллионов других людей и говорит как бы от их имени. Только Некрасов мог заговорить языком деревенской старухи, потерявшей сына. Только Твардовский мог говорить от лица погибшего на финской войне подростка.
"Из записной потертой книжки / Две строчки о бойце-парнишке, / Что был в сороковом году / Убит в Финляндии на льду. // Лежало как-то неумело / По-детски маленькое тело. / Шинель ко льду мороз прижал, / Далеко шапка отлетела. / Казалось, мальчик не лежал, / А все еще бегом бежал / Да лед за полу придержал… // Среди большой войны жестокой, / С чего - ума не приложу, / Мне жалко той судьбы далекой, / Как будто мертвый, одинокий, / Как будто это я лежу, / Примерзший, маленький, убитый / На той войне незнаменитой, / Забытый, маленький, лежу".
Это стихотворение называется "Две строчки". Написано оно в 1943 году. Это год окончания Сталинградской битвы, год битвы на Курской дуге. Уже завершилась битва под Москвой и другие великие битвы. А Твардовский, поэт N1 Великой Отечественной, чью поэму "Василий Теркин" читают в окопах солдаты, пишет о каком-то мальчике, чей труп замерз во льдах Финляндии. Зачем?
Зачем в 1946 году, после Победы, он пишет одно из самых сильных своих стихотворений "Я убит подо Ржевом..."? В этом же году он стал лауреатом Сталинской премии первой степени за "Теркина". Зачем он вспоминает о ржевской бойне, тоже не самом "знаменитом" эпизоде войны?
В том же году он заканчивает поэму "Дом у дороги", где есть самые, наверное, страшные в советской поэзии строки об отступлении наших войск в начале войны.
"Все на восток, назад, назад, / Все ближе бьют орудья. / А бабы воют и висят / На изгороди грудью. / Пришел, настал последний час, / И нет уже отсрочки. / - А на кого ж вы только нас / Кидаете, сыночки?.."
От этих строк и сегодня, спустя более полувека, подкатывает к горлу ком. Как он их нашел?
Кто их ему подсказал?
А как он смог осуществить "перевод" простого солдатского языка в четырехстопный хорей поэмы "Василий Теркин"? Так, что даже Иван Бунин пришел в восхищение? "Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!"
Это из его письма в СССР бывшему соратнику по дореволюционным литературным "Средам" Николаю Телешову. А эмигранту Леониду Зурову сказал: "Удивительная книга, а наши поэты ее не почувствуют, не поймут. Не поймут, в чем прелесть книги Твардовского. Да и откуда им знать? Разве они переживали что-либо подобное! Ведь они ни народа, ни солдатской речи не слышат. У них ослиное ухо. О русской жизни не знают и знать не хотят, замкнуты в своем мире, питаются друг другом и сами собою. Вот вы услышите, скажут: ну, что такое Твардовский. Да это частушка, нечто вроде солдатского раешника. А ведь его книга - настоящая поэзия и редкая удача..."
И сегодня Твардовского "слышат" и понимают не все. Не только его стихи, но всю и его судьбу, всю его фигуру, такую большую, такую сложную и такую, без всякой национальной гордыни скажем, русскую. Да, Некрасов ХХ века.
Классик... Богатырь...