24.06.2020 19:52
    Поделиться

    Мультимедиа Арт Музей открыл последнюю главу проекта "Наша победа-75"

    Если снимок не получился, значит, ты подошел недостаточно близко. Эта известная максима американского фотографа Роберта Капы точно не про Дмитрия Бальтерманца, Евгения Халдея, Павла Трошкина, Николая Шестакова, Ивана Шагина, Аркадия Шайхета и многих других советских фотографов, которые снимали атаки и солдат в укрытиях, слезы женщин и лица детей, возвращающихся на пепелища своих домов, руины городов и беженцев, расстрелянных с немецких штурмовиков, первых пленных, окруженных бабами с вилами, а потом и конференции глав стран-победительниц…
    Евгений Халдей

    Мультимедиа Арт Музей Москвы (МАММ - МДФ) сегодня выложил в Сеть последнюю главу большого фотографического сиквела "Наша победа-75", который стартовал в 9 мая, в День Победы, и, обновляясь раз в неделю, завершился в 24 июня, в день Парада Победы.

    Проект этот объединяет фото, видео, карты и мини-ролики (максимум на 5-7 минут, но, как правило, не дольше трех). Музей сделал отличный современный образовательный проект. Нужно в ночь перед экзаменом повторить ключевые военные операции времен Великой Отечественной войны - пожалуйста, вам сюда. Хотите уточнить, когда и почему в Красную армию вернулись погоны, отмененные в 1917-м, смотрите главку "Погоны". Хотите узнать про девчонок, которым было от 17 до 22-х, летавших на "кукурузниках" и отказывавшихся от парашютов до 1944 года (в пользу лишнего запаса бомб), читайте про "ночных ведьм" 46-го женского авиаполка. Хотите узнать про союзников, ленд-лиз и морской конвой, идущий из Британии в Мурманск, смотрите одноименные подглавки. Интересует винтовка Мосина, выпущенная в производство в 1891-м и бывшая главным оружием ополченцев и пехоты в начале войны, да и потом тоже, ищите про нее раздел.

    Но дело не только в грамотном дайджесте исторической информации, отличном визуальном ряде и подборе тем, словно анонсирующем будущую видеоэнциклопедию Второй мировой.

    Фактически музей помогает почувствовать оптику фотографического взгляда. Без назиданий и теоретических пассажей проект демонстрирует подходы разных фотографов, посвятив отдельные главки людям, глазами которых мы видим ту давнюю войну сегодня. Это Дмитрий Бальтерманц и Евгений Халдей, Аркадий Шайхет и Владислав Микоша, Павел Трошкин и Всеволод Тарасевич, Иван Шагин и Сергей Шиманский, Роберт Диамент и Николай Шестаков, Георгий Петрусов и Эммануил Евзерихин…

    Разумеется, список неполон. И сходу можно спросить: а как же Александр Устинов и Анатолий Егоров, Михаил Прехнер и Виктор Темин, Михаил Трахман и Яков Халип, Николай Хандогин и Марк Марков-Гринберг? Это лишь имена, которые сразу приходят на ум. Но не менее очевидно, что надо радоваться тому, что начало положено, что имена, биографии, снимки хотя бы четырнадцати отечественных военных фотокорров будут известны не только их нынешним коллегам и историкам фотографии, но каждому, кто заглянет на сайт.

    Имена некоторых мастеров мы знаем по дневникам и воспоминаниям писателей, войной мобилизованных и призванных во фронтовые редакции. Так, о Павле Трошкине, с которым Константин Симонов познакомился еще во время боев на Халхин-Голе в 1939-м, писатель заметил: "В моей памяти он сохранился человеком сильным, упрямым и до такой степени необузданным в своей работе, что с ним было опасно ездить". Трошкин, который вместе с Симоновым оказался во время отступления советских войск в 1941 году под Могилевым, умудрился снять первые подбитые немецкие танки. Вылез из укрытия и пошел по полю к танкам.

    Атака. 1941 Собрание Мультимедиа Арт Музея, Москва. Фото: Дмитрий Бальтерманц

    "Сначала низко пригибались, и когда подошли к танкам, то Трошкин сначала тоже снимал их, сидя на корточках. Но потом он нашел на одном из танков немецкий флаг, и, заставив красноармейцев залезть на танк, снимал их на танке, рядом с танком, с флагом и без флага, вообще окончательно обнаглел", - замечает Симонов явно не без изумления перед такой безбашенностью. Тем не менее, снимки уничтоженных танков, появившиеся в "Известиях", доказывали, что и с "тиграми" можно бороться.

    Но имена многих фотографов, особенно умерших вскоре после войны, сегодня почти забыты, как, например, Николая Шестакова. Отличный мастер, он успел уйти на фронт добровольцем, оказаться в плену и бежать из него, повоевать в партизанах, сражаться под Сталинградом, чтобы найти там немецкую "Лейку" и вспомнить свою мирную профессию. Закончил он войну фотокорреспондентом фронтовой газеты.

    Можно сказать, что оптика фронтовых фотографов определялась не только их личным опытом, но прежде всего поставленными перед ними редакционными задачами. Портреты солдат, оптимизм и вера в победу, как можно меньше "ужасов войны", казалось, гарантировали позитивный настрой. Но нельзя не заметить, что этот разрыв между реальностью и ее фотографической "лайт-версией" был отчасти способом сохранить представление о норме, о том, что она вообще существует в распадающемся на куски жутком мире.

    Есть поразительное признание кинооператора Владислава Микоши о первом периоде войны: "Казалось, мир гибнет. Он не может, никак не может существовать после всех кошмаров и глупостей, которые принял на себя. Так наступило то самое ощущение пустоты. Это было в первые часы. Потом появилась ярость. Появились сила и ненависть. Но это потом. А тогда было недоверие к реальности происходящего". Фотография должна была "закрыть" зияющую пустоту распада, уверить, что где-то, пусть не здесь, есть "нормальная война". Та самая, где "Красная Армия всех сильней". Иначе говоря, фотография становилась "точкой опоры".

    С другой стороны, при съемке трагических сюжетов возникали проблемы этические. О них писали и Симонов, и военные фотографы. Известен рассказ Евгения Халдея, который в 1941-м оказался в разбомбленном и сгоревшем начисто Мурманске. Среди торчащих печных труб двигалась одинокая фигура пожилой женщины с чемоданом. Но когда фотограф направил на нее объектив, она возмутилась: "Как не совестно снимать наше несчастье?". И добавила не без горечи: "Что же не снимаете, как наши летчики Берлин бомбят?". В тот день Евгению Халдею нечего было ей ответить. У каждого из них была своя правда. Все, что он мог, это сохранить эти фотографии мертвого города. Сохранить, чтобы выложить их среди документальных свидетельств преступлений против мирных жителей на Нюрнбергском процессе.

    Ликующая Югославия. 1944 Собрание Мультимедиа Арт Музея, Москва. Фото: Евгений Халдей

    Тем не менее, даже в этих жестких рамках фотографы могли сохранять свое видение. Самое яркое тому доказательство - фотографии блокадного Ленинграда, сделанные Сергеем Шиманским и Всеволодом Тарасевичем. Шиманский, с его вкусом к наследию пикториалистов, снимает холодный замерший город, словно призрачное видение. Этот город, безлюдный, вымороженный, лежит под небесами вечности, где, кажется, не слышен даже метроном. У Тарасевича, который ориентируется на репортажную съемку, пространство города сдвинулось, взгорбилось наледями, осыпавшимися руинами домов. Но это пространство, в котором теплится жизнь, в котором идут за водой, везут на санках мертвых, бредут и едут на санях по "дороге жизни". Надо ли говорить, что съемки фотографов двух разных поколений и разных школ дополняют друг друга?

    Кроме фотографий для газет, в проект "Наша Победа-75" включены подборки снимков из семейных архивов. Они не о парадах, конференциях и реляциях с фронта. Словом, они не о событиях - о людях. Тут фотографы безымянны, но зато персонажи на фото часто известны. Имена этих людей, снимающихся всей семьей, с детьми, перед уходом на фронт, посылающих фотографии, сделанные перед боем (иногда - последним), отправленные из госпиталей с главной весточкой ("Я жив!"), - приоткрывают пространство частной памяти, которая живет молчаливо, не афишируя себя. Возвращение облика и имен людей, казалось, растворившихся в прошлом, действует почти магически. Название этим разделам дали простодушные надписи на карточках "Вспоминайте меня с улыбкой", "Домой, родным", "Я уезжаю. Прощай!", "Ждите нас с победой!". В сущности, эти снимки хранят то переживание войны как личной трагедии и страшного испытания, которое с трудом переводится в слова. Тут лучше помолчать минуту, а то и другую.

    Поделиться