Одновременно можно вспомнить и другую годовщину - тридцатилетие отношений суверенных России и Украины. По существу, именно эти две республики решили в ту пору судьбу Союза ССР. Не будь у элит в РСФСР и УССР стремления - высказанного или подспудного - избавиться от власти союзного центра, события где-то в Прибалтике или в Закавказье сами по себе едва ли привели бы к роспуску огромного государства. Флагманом центробежности выступала в ту пору именно Россия, Украина чутко подстраивалась.
Из противоположных соображений, но в России и прогрессисты, и охранители полагали необходимым консолидировать контроль, дистанцироваться от Кремля, олицетворявшего тогда для одних нелюбимую Советскую власть, для других - безрассудный реформистский волюнтаризм. Украина немедленно последовала российскому примеру, резоны там были схожие, хотя со своей спецификой. Местная номенклатура с опасением наблюдала за фортелями перестроечной Москвы, и предпочитала страховаться, сдвигаясь в направлении самобытности. А национал-демократические силы почувствовали удобный момент для того, чтобы прежде утопическая повестка самостийности начала обретать практические контуры.
Последней каплей стал украинский референдум о независимости 1 декабря 1991 года. На нем подавляющее большинство жителей республики подтвердили Акт провозглашения независимости Украины, принятый парламентом 24 августа. На пике общесоветской агонии иного варианта быть уже не могло. И прежде всего в силу того, что курс на самостоятельное развитие взяла к тому времени сама Россия. Упразднение СССР стало, по существу, результатом верхушечной российско-украинской договоренности, которая затем была поддержана руководителями других республик. Дальнейшие годы и десятилетия отношений Москвы и Киева - мучительный поиск даже не форм общежития и сосуществования, а себя самих, в значительной степени сквозь призму восприятия друг друга и того, что между двумя народами происходило.
Украине было в какой-то мере проще - ее государственная идентичность изначально строилась на противопоставлении себя России, попытках найти в общей истории не связующее, а отмежевывающее. Акт провозглашения независимости 1991 года был торжественно назван продолжением "тысячелетней традиции государственного строительства в Украине" - нация конструировалась с замахом и размахом.
Россия шла своим достаточно противоречивым путем. Вопрос о преемственности прошлому в разные периоды за эти тридцать лет ставился по-разному - от достаточно революционного, но краткого порыва обрубить советские корни до стремления выстроить единую линию исторической преемственности. Формально новая редакция Конституции зафиксировала именно последний подход. На деле, конечно, отношение к истории не определяется актами законодательства, а является результатом сложного общественного развития, осмысления прежде всего противоречивых страниц собственного прошлого. Распад СССР, без сомнения, к ним относится, особенно с учетом роли, которую РСФСР в нем сыграла. Наименее плодотворный способ - искать причины случившегося в происках внешних сил, игнорируя собственные глубинные процессы. Потому что, не поняв их, невозможно гарантировать, что нечто подобное не повторится на другом витке спирали.
Россия и Украина последних трех десятилетий - антиподы. Россия, пережив период слабости государства, восстановила его дееспособность и активно занимается его укреплением. Украина как будто бы делает обратное - государство там рыхлое, подверженное всевозможным влияниям изнутри и извне, при этом вязкое и от этого парадоксально устойчивое. Две страны шли из общего пункта отправления очень разными дорогами, постоянно оглядываясь друг на друга. Дороги эти расходятся, но разойтись не могут. И, вероятно, не смогут.
Исчезновение Советского Союза многие годы после 1991-го оставалось точкой отсчета и во внешней, и во внутренней политике России. Только сейчас возникает шанс на ментальное дистанцирование, и он, вероятно, позволит спокойнее оценить, что тогда случилось и что это значило. Президент России указал недавно на то, что по историческим меркам с момента распада Советского государства прошло еще немного времени. Это так, но время в современном мире очень конденсировалось - по тем же историческим меркам событий этого тридцатилетия хватит на куда более долгий срок в более спокойные эпохи. И хроника начала девяностых одновременно кажется очень недавней тем, кто в ней жил, и бесконечно далекой, почти мифической, тем, кто сам ее не помнит.
А мир изменился действительно кардинально. И зеркальный парадокс российско-украинских отношений существует уже в другой реальности, хотя вместе с ними в нее переместился и весь клубок эмоций и обстоятельств, которые порождены историей - давней и не очень.