У ворот в музей-усадьбу длинный транспарант. Первый Тургеневский шахматный турнир. Лучшему шахматисту из писателей и лучшему писателю из шахматистов посвящается. Над Спасским-Лутовиновым распахнулось утро и раскрылись тучи: из-за них, сказал бы сам писатель, показалась лазурь, ясная и ласковая, как прекрасный глаз.
Народу набежало как-то сразу много. А надо понимать, что в Спасском-Лутовинове - войдешь, и сразу как гипноз: тут воздух прян, пруды тягучи, деревья долговязы, а листья заняты дремотной болтовней. И тени ходят сами по себе. Не исключено, что среди них и сам Иван Сергеевич.
И вот еще: старушки, молодушки - все тут сразу чувствуют себя тургеневскими девушками. Зачарованное место.
Среди гостей один сенатор, орловский вице-губернатор и даже бывший (шестой) президент Всемирной шахматной организации ФИДЕ. Рассыпались по парку маргаритками. Счастливчиков уже везут кареты по усадьбе. Другие в лодках по пруду. Кто-то успел дойти и до Аптекарского огорода - здесь, в оранжерее, разные полезные рассады напоминают о пристрастиях хозяйки, маменьки писателя, Варвары Петровны.
У главной сцены мценский хор поет, как рукоделье вышивает - зажигательно. Но по словам Сергея Ступина, директора Спасского-Лутовинова, еще нельзя тут прозевать концерт: в глубинке парка, на опушке, где скамейки на колесиках и читальня под открытым небом, - играет струнный квартет (приехал из Орла): Бетховены до дрожи пробирают. Чуть левее, кстати, в том же парке - вернисаж пейзажей от художника Георгия Дышленко. Дальше к большому спасскому пруду - из новой беседки "Левада" - откроются другие горизонты. И, кстати, всюду появились указатели, скамеечки - месяцы под карантином здесь не пропали зря.
Да, но при чем тут шахматы? А ведь они тут неспроста.
Напутствия официальных лиц уже слышны на главной сцене. Увы, не смог приехать на турнир вице-чемпион мира Алексей Широв - из-за пандемии и перекрытых границ не выбрался из Риги.
Экс-президент ФИДЕ Кирсан Илюмжинов уверяет, что в таком красивом заповеднике - самое место для красивых шахматных комбинаций. Время такое - хочется красивого. За время пандемии, показалось Илюмжинову, мир немного стал сходить с ума: в Австралии, Хорватии задумались над дискриминацией в шахматах - почему игру все время начинают белые? Французы предлагают вместо черно-белых шахматных фигур переходить на розово-голубые. Но ветеран ФИДЕ заверил: он надеется, что шахматы - умственная все-таки игра - в конце концов помогут увеличить в мире удельный вес здравомыслия.
Тем временем председатель орловской федерации, он же главный судья Андрей Лунев, с директором (и, между прочим, бывшим мэром города Орла) Сергеем Ступиным дают отмашку - начали турнир. А это пятьдесят два участника от мала до велика, московские, орловские и курские, туляки и белгородцы, липецкие и смоленские. Столы для них - по аллее, ведущей к музейной богадельне. А на аллее возле "Флигеля изгнанника" - столики для двадцати участников (тут тоже есть и старики, и дети-вундеркинды) сеанса одновременной игры с гроссмейстером Валерием Чеховым.
Играли всюду. Правда, кто-то предпочел крокет. Но пока турнир в разгаре - уединимся-ка с самим Тургеневым. Где еще, как не в его "дворянском гнезде". Ведь есть что обсудить. Такое совпадение: писатель вспоминал о шахматах чаще всего - в шестидесятых годах позапрошлого века. Как раз тогда, когда весь мир ничуть не хуже нынешнего "пандемического" трясло от умственных шатаний и недостатка здравомыслия.
В письме приятелю Колбасину Тургенев выражался прямо: "Время приняло слабительное - и неудержимо стремится - не хочу сказать куда". И шахматы, и все тут очень кстати.
В библиотеке Спасского остались кипы шахматных журналов - исчерканных его пометками. Он всё искал изящные дебюты. Жизнь ему вечно представлялась птицей с переломанным крылом - и все хотелось угадать, что будет в эндшпиле, чем дело кончится.
Вот из писем тех лет:
* "Перед обедом хожу играть в шахматы в Cafe de la Regence и претерпеваю частые поражения".
* "Играю в шахматы, слушаю хорошую музыку".
* "Выезжаю мало и ничего не работаю: играю в шахматы".
* "Дождик льет с утра до вечера, и небо имеет вид мокрого утиральника. Работа, по милости руки, остановилась. Вследствие этого жизнь проходит довольно однообразно - я много читаю, играю в шахматы".
На шахматной доске 64 черно-белые клетки. Он еще не знает - но ему будет отмерено на жизнь по совпадению 64 года.
Шестидесятые открылись для него романом "Отцы и дети" - а завершились романом "Дым". Между этими двумя шагами - череда сплошных скандалов: товарищеский суд с Гончаровым, дружба врозь с Некрасовым, следом рассорился с Герценом, с Толстым чуть не стрелялся на дуэли - и всё в одно десятилетие. Был царский манифест, крестьянское освобождение, сбывались либеральные надежды вроде бы - вот только жизнь вдруг стала серой, сплошные черно-белые квадратики. Он встретил друга юности Бакунина, беззубого, оплывшего и одержимого идеями всемирной смуты, - и написал под впечатлением: "Какая безжалостная мельница - жизнь. - Так людей и превращает в муку - спросите вы? - Нет, просто в сор".
Тургенев стал разыгрывать свои шестидесятые, как шахматную партию. В шестьдесят четвертом начал строить свой домик пряничный - особняк в Баден-Бадене, под боком Виардо. Тургенев будто бы пытался из чудес построить декорации - при том, что в глубине души он в чудеса не верил.
В Баден-Бадене он и напишет "Дым" - и к шахматам этот роман, который вызовет негодование Достоевского и откликнется в "Бесах", - имеет прямое отношение. Из двух абзацев "Дыма" выйдет Лужин - случайный, мимолетный персонаж Тургенева. Его фамилию даст через много лет герою своего романа о шахматном вундеркинде Владимир Набоков. При этом сам герой "Защиты Лужина" зарифмуется с главным героем тургеневского "Дыма", Литвиновым. Тот и другой сидят в кафе на водах, в Бадене. Один отмахивается от назойливых ос - другого раздражают сплетницы, "царицы ос". И оба усмехаются похоже. Да и невеста Лужина вдруг спросит у Набокова: "Так делали тургеневские девушки. Чем я хуже?"
Оба героя возвращаются к своим семейно-юношеским травмам. Там самое загадочное, там первая любовь и там, в начале, может быть разгадка. Чтобы понять хоть что-нибудь и осознать себя, героям надо постоянно скатываться из реальности в воспоминания. Или выстраивать действительность на шахматной доске. Отец набоковского шахматного гения окажется в напоминание о "Дыме" автором знаменитого романа "Угар". Он хочет сделать сына героем повести "Гамбит". Хочет разгадать загадку сына, стеной отгородившегося от отца и от распавшегося мира.
В романе "Дым" был монолог у одного из персонажей, Потугина, о любви и нелюбви к России - за него и ополчились на Тургенева. А между прочим, весь этот поток сознания Потугина вызвал как раз один из вундеркиндов, юный самородок-пианист. Потугинское бешенство, по сути, было лишь от собственной ущербности. От нереализованности. От того, что у него у самого - не сбылось.
Тургеневский герой Литвинов убежал от демонической красавицы: "Григорий Михайлович... Григорий... - послышался за его спиной умоляющий шепот. Это единственный тургеневский роман, герой которого набрался храбрости вернуться все-таки к своей ангельской невесте. Герою у Набокова послышалось такое же: "Из холодной тьмы, донесся голос жены, тихо сказал: "Лужин, Лужин". Но он найдет свой выход - выйдет в никуда, в окно.
Через пару лет после романа "Дым" Иван Сергеевич пожаловался приятелю: "От шахматов я совсем отстал; в последний раз в Париже Нейман так меня бил, что даже жалость в зрителях возбуждалась; правда, то был Нейман, самый сильный игрок после Морфи". Густав Нейман был автором популярного шахматного учебника, победителем громкого международного турнира. Лет в тридцать пять (он прожил всего 42) сошел с ума. А Морфи? Американский юный гений Пол Чарльз Морфи прожил 47 лет. Играть перестал, когда не было и тридцати. Причина та же: тяжелый душевный недуг.
Всё кажется, будто Тургенев и при жизни виделся с будущим набоковским Лужиным. Романы переломных эпох, сосуды сообщающиеся. Иван Сергеевич становится "реальней будущим". Его герои разрывались между Badenом и Баденом. Между смутьянами - и сливками самодовольства. Налево Запад, направо Восток. "Дым, шептал он, дым". И шахматы не помогали.
А в 1870-м его избрали вице-президентом первого в Германии международного шахматного турнира. В шахматах, как в жизни, все можно просчитать, но итог всегда непредсказуем.
А в Спасском-Лутовинове турнир прошел по-настоящему, как праздник. Победитель - Константин Беспалов из тульского Щекина. У девушек - Лиза Дорохина из Белгорода. Третье место занял москвич Базаров (не Евгений - Константин).
Гроссмейстер Валерий Чехов в качестве постскриптума разобрал одну из тургеневских партий. Его игру в парижском кафе "Режанс" с крепким польским мастером Мачусским. Тургенев выиграл, использовав элементы еще неведомой тогда "защиты Нимцовича". Гроссмейстер Чехов уверяет: он играл почти что как профессиональный шахматист. Эту тургеневскую победу воспевал парижский шахматный журнал "Нувель Режанс". Года за два до смерти, приехав в Ясную Поляну, Иван Сергеевич припомнит ту же партию. В воспоминаниях сына Толстого, Сергея Львовича, сохранился его восторженный рассказ о возбужденных зрителях: "Замешался национальный интерес: русский играл с поляком. Подумавши, Иван Сергеевич сделал выигрышный ход, и поляк сдался. Когда он это рассказывал, мне показалось, что в нем билась патриотическая жилка".
Завзятый "западник", Тургенев всё время всех запутывал. Любил гамбиты - мог пожертвовать фигурой. Писателя в кругу парижских шахматистов прозвали "рыцарем слона" - Le chevalier du fou. Но ведь французское le fou одновременно означало - и шахматного "слона", и "безумца" (даже "лицедея" и "шута"). В печальном рыцаре слона одновременно жил лукавый Дон Кихот? Но титулом Иван Сергеевич гордился.
****
Чего ждать в сентябре Спасскому-Лутовинову? После шахматного турнира директор Сергей Ступин приступает к подготовке Тургеневского охотничьего фестиваля. Жизнь бьет ключом. В хорошем смысле.
Восемь месяцев назад музей-усадьбу возглавила новая команда - ее концепция развития музея имеет многообещающее название "Смена парадигмы при сохранении матрицы". Что это означает? В недалеком будущем - "Фестиваль дворянской кухни", мастерские, туристические туры, привлечение к сотрудничеству "творческих групп", путешествия с родителями и детьми в "ночное" тургеневских времен. И даже восстановленный стеклянный улей, висевший за окном Варвары Петровны Тургеневой. Планов на пятьдесят страниц - причем все мелким почерком.