Поделиться
Выставка замечательна не только тем, что показывает уникальные художественные произведения, но и тем, что демонстрирует, насколько широк был круг мастеров и фирм, работающих в стиле историзма и неорусском стиле. Возвращение имени и наследия одного из таких мастеров - Федора Рюкерта, славного "живописца по эмали", в пространство публичной памяти - один из важнейших сюжетов проекта. Впервые есть возможность увидеть почти триста произведений его мастерской. Другой сюжет - демонстрация широкого "репертуара" изделий и разнообразия источников вдохновения. Среди последних - шедевры из Оружейной палаты. Тут и кружка греческой работы XVII века, и фарфоровая китайская ваза эпохи династии Мин, подаренная царевичу Ивану Ивановичу в начале XVI века, и поразительно современно выглядящая чарка царя Василия Шуйского (1609) из перламутра и золота…
Для проекта "Карл Фаберже и Карл Рюкерт. Шедевры русской эмали" две работы привезли аж из туманного Альбиона, из Музея Виктории и Альберта (только музейщики знают, чего это стоило в момент локдауна и закрытых границ), множество - из российских музеев… И почти сто произведений - из коллекции Музеев Московского Кремля. Плюс дали произведения из своих собраний частные коллекционеры. К сожалению, из-за пандемии не прибыли работы из частной американской коллекции. Но те более четырехсот экспонатов, что разместились в выставочных залах Успенской звонницы и Патриаршего дворца, приглашают в путешествие в мир яркий, праздничный, нарядный.
Здесь чувствуешь себя примерно так, как, наверное, чувствовали заморские гости на острове Гвидона. Что ни орешки, то золотые, что ни паровоз, то с бриллиантовыми фарами и рубиновым фонариком… Здесь золотой ключик не метафора - им заводится шустрый паровозик. Здесь фамусовское описание жизни московского вельможи XVIII века "не то на серебре, на золоте едал" выглядит актуальным и для начала ХХ века. Здесь странным фантастическим образом перемешивается весь мир русской, европейской и восточной культуры. С одной стороны поет древняя птица Сирин на "стопе", подаренной Федору Шаляпину. С другой - несутся лихие тройки (куда же в Москве без них). На шкатулке - "солдатушки-ребятушки", сошедшие с картины Верещагина "Перед атакой. Под Плевной". На чаше - таинственный врубелевский "Пан".
Здесь все призвано удивить, изумить, поразить миниатюрностью или хитростью механизма, тонкой работой или чрезмерностью роскоши, изяществом орнамента или заново обретенной старинной техникой эмали… Кажется, если где-то сбылась мечта Уильяма Морриса о союзе искусства и ремесел, труда художника и мастера с золотыми руками, искусства и повседневной жизни, то это случилось где-то здесь, в московских мастерских серебряных и золотых дел мастеров. Например, в мастерской Павла Овчинникова, где возродили трудоемкую средневековую технику эмали.
Нынешняя выставка в Музеях Московского Кремля, которая, собственно, и посвящена "шедеврам русской эмали", демонстрирует насколько востребована, популярна, любима стала эта техника в эпоху историзма и модерна на рубеже XIX-XX веков. Это цветастое разнотравье, украшенное гусями-лебедями, львами и прочими обитателями то ли зоопарков, то ли средневековых эпосов, явившееся на солонках и чарках, вазах и портсигарах, чернильных приборах и иконах, выглядело родным в Москве с ее нарядным собором Василия Блаженного.
Каждый предмет украшен столь щедро, что выглядит почти нефункциональным. Что делать с этими блокнотами, укрытыми серебряными "обложками" с тяжелыми камнями? Кто будет носить спички в этом "спичечном коробке" работы Федора Рюкерта из серебра и стали, украшенном эмалью по скани? Смешные вопросы. Весь этот сказочный мир с древнерусскими ковшами, изукрашенными с утонченностью восточной роскоши, с брелками в виде крохотных пасхальных яиц, с драгоценными чарками и вазами с врубелевской "Царевной-Лебедь" на круглом боку превращал скучную повседневность в увлекательный спектакль. Большой стиль как большая реконструкция.
Правда, Уильям Моррис мечтал о социальном преобразовании общества, противопоставляя "железному веку" ретро-утопию средневекового цехового мастерства и торжества искусства. Преобразование, о котором мечтал русский двор, было не социальным, а театральным. Об этом свидетельствует не только портрет 1895 года красавицы княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой. Маковский пишет ее в наряде боярыни: шейка в жемчужных ожерельях, на пальчиках - перстни, русский сарафан и струящиеся рукава напоминают о заморских шелках, то ли итальянских, то ли восточных. До знаменитого костюмированного бала в Зимнем дворце в феврале 1903 года, на котором весь двор и знать были в костюмах допетровского времени, еще восемь лет, но тренд уже задан. Странным образом, Зимний дворец грезил о Московском царстве. На пасху 1906 года, чуть больше года спустя после революции 1905 года, Николай II дарит царице пасхальное яйцо "Московский Кремль", сделанное в мастерской Фаберже. Поворот золотого ключика - и музыкальная шкатулка играет "Херувимскую песнь".
Помимо увлечения стариной и национальным стилем, тут очевидно еще одно. К началу ХХ века древняя Русь была экзотикой для людей, которые строили железную дорогу в Сибирь, развивали воздухоплавание, устраивали прекрасные политехнические и промышленные выставки. В эпоху промышленной революции в момент экономического роста эта экзотика старины, равно как и тонкость работы в духе древних мастеров, становится востребованным товаром. История блистательного расцвета фирмы Карла Фаберже, в которой работало около 300 мастеров, тому доказательство.