Режиссер Андрей Житинкин рассказал о скандальности и консерватизме

У вас репутация одного из самых модных и скандальных режиссеров Москвы. Насчет моды понимаю, но в чем скандальность?

Андрей Житинкин: Я отношусь к этому с иронией - любой из нас меняется. Сейчас у меня "классический" период: много ставлю в Малом театре. А определение "скандальный" связано, вероятно, с тем, что я ставил тексты, которые в СССР и вообразить невозможно. В театре Ермоловой - пьесу Николая Климонтовича "Снег. Недалеко от тюрьмы", играли никому тогда не известные Елена Яковлева и Александр Балуев: сбежал с зоны Ангел и нашел приют у беременной лимитчицы, которую насиловали менты. Увидев спектакль, Петр Тодоровский пригласил Яковлеву в фильм "Интердевочка". Она еще сомневалась, но мы хором сказали: "Обязательно!" - и были правы: после фильма Яковлеву знали все. Впервые в СССР поставил "Роковые яйца" Булгакова, "Калигулу" Камю, позднего Уильямса, пьесы Жана Ануя "Черная невеста" и "Бал воров". И наконец, неожиданно для Малого театра я принес "Любовный круг" Сомерсета Моэма, которого в этом театре никогда не играли. Занял там трех звезд: Бочкарева, Быстрицкую и Клюева.

Говорят, Быстрицкая была трудный орешек...

Андрей Житинкин: Когда я принес распределение ролей, в ответ улыбнулись: "Ну попробуйте!" Потому что с репетиции одного спектакля она ушла, на другом поссорилась с режиссером. Попробовал. Результат: Быстрицкая играла эту роль до последних дней, несмотря на неважное самочувствие. Эта работа помогла ей обмануть время и быть в тонусе. Мы привыкли видеть ее героиней, гранд-дамой, у нее не было характерных ролей, и здесь она отрывалась на полную катушку. Играла "гранд-кокет" с фантастически разнообразным прошлым, которое в пьесе, конечно, только угадывалось.

Недавно ушел и Борис Клюев, вам повезло с ним работать…

Андрей Житинкин: Вот чего нет в Малом - это актерской спеси. Ставили "Пиковую даму", и я предложил Клюеву далеко не главную роль Чекалинского, он согласился сразу и уходил всегда под овации. А как играл Арбенина! Он о "Маскараде" мечтал давно, и играл вплоть до своего ухода. Приезжал разбитый после процедур - у него был скверный диагноз, но играл азартно, и зритель ничего не замечал, а мы видели только промокшие рубашки, которые он беспрерывно менял по ходу спектакля. Сцену сумасшествия играл без обычного зловещего хохота, тихо, но так, что у людей в зале перехватывало горло: Нина была последней любовью Арбенина, и он сам, собственными руками эту любовь убил!

Он должен был играть Рузвельта в новой постановке "Большая тройка" о Ялтинской конференции?

Андрей Житинкин: Это по пьесе шведского драматурга Лукаса Свенссона "Ялта". Роли разошлись замечательно: Сталин - Василий Бочкарев, Черчилль - Борис Невзоров, Рузвельта должен был играть Борис Клюев. Все трое - дети войны, для всех победа - не пустой звук. Премьеру хотели выпустить к 9 Мая, но пандемия все перенесла на осень. Клюеву даже гримироваться не нужно было. Он, как Рузвельт, любил хорошие рубашки, запонки, коньяки, они в этом похожи. Он актер очень витальный, и хотя все в театре знали о его диагнозе, для него было важно получать от жизни кайф до последнего вздоха. Рузвельт тоже был смертельно болен и тоже до конца оставался жизнелюбом. Здесь столько совпадений, что я даже думал, этично ли предлагать Клюеву эту роль, но он сразу согласился: "Буду играть!" 1 августа, улыбаясь, пришел на сбор труппы, но начали репетировать, и я понял, что мы его теряем: у него вдруг пропал голос. Он уже все чувствовал и предложил дать текст роли Владимиру Носику, чтобы тот готовился его заменить. Мы сыграли премьеру 3 сентября. За два дня до нее Борис Владимирович Клюев ушел навсегда…

Как этот спектакль воспринимает зал? Ведь есть опасность, что на встречу со Сталиным придет весьма специфическая публика.

Андрей Житинкин: На самом деле в пьесе много острых моментов. Затронуты пакт Молотова - Риббентропа, проблема Польши, да и сам процесс, когда эта тройка делит мир на сферы влияния. Среди референтов Сталина есть персонаж, уничтоживший свою семью и считающий, что это в порядке вещей: не жестокость, а историческая необходимость. Мы обо всем говорим открыто, но не расставляем акценты - пусть зрители сами разбираются в том, что многим покажется неожиданным. Показываем не конференцию, а ее кухню. Самая адова работа там проходила бессонными ночами - тайные встречи Сталина с Черчиллем и Сталина с Рузвельтом. Актеры играют без грима: костюмы аутентичны, но за портретным сходством мы не гнались. Пружина спектакля в том, что переговоры все время были на грани срыва, и хотя каждая из сторон тянула в свою сторону, все понимали: надо найти компромисс. В финале мы воспроизводим известную мизансцену, когда все трое предстают перед репортерами и перебрасываются какими-то незначительными - все уже подписано - репликами. И фраза Сталина: нам нужно хотя бы на полвека удержать мир от новой мировой войны. Ради этого акцента уже стоило ставить спектакль.

Крайности все-таки сходятся: один из самых эпатажных режиссеров нашел свой дом в театре, известном как один из самых консервативных…

Андрей Житинкин: А в других театрах я многого не мог бы сделать. Ресурсы Малого колоссальны: лучшие художники, серьезный бюджет. После реконструкции появились технологии, о которых можно только мечтать. Малый славится своим принципом делать постановки аутентичные, не выбрасывая целые куски оригинала: зритель получает не авангардную штудию, а классический вариант. Причем это не мешает постановщику: любой спектакль - версия режиссера, и я был удивлен, что Малый театр дает абсолютную свободу. Никто никогда не вмешивается в мою работу. Существует критерий: если в труппе есть актеры на все роли "Горя от ума" - значит, она правильно укомплектована. У нас именно такая труппа.

Как сказалась на жизни театра пандемия?

Андрей Житинкин: Высветила многое ранее незаметное. Мигом стали штампом заполонившие сцены модные технологии: людей уже тошнит от бесконечных экранов, проекций. Мы стали ценить живое присутствие в театре, эмоции, идущие со сцены в зал, этот энергетический мост. Живой театр спасает от тягостных мыслей, и зритель тянется туда, где ярко, эмоционально, где можно сопереживать. Мне не нравится, когда актеры не играют, а "транслируют" текст - чтобы высветить какие-то "новые смыслы". Как писал Лев Толстой, искусство - это сообщение чувств. То, чем владеют актеры Малого театра с их потрясающей школой: они умеют создать образ. И этим отличаются от современной манеры "бытового бормотания", которая все нивелирует и разрушает в природе театра что-то важное. Уже и не припомнишь, чтобы зрители были в потрясении от какого-то актера, уже нет актеров-кумиров, актеров-легенд.

Он всегда держал баланс между общепринятым и невозможным. Фото: Сергей Михееев

Мы только что отметили 85-летие одной из легенд - Людмилы Гурченко. Как вам с ней работалось?

Андрей Житинкин: Я мог бы об этом целую новеллу написать. Она мне сразу сказала: "Знаете, я режиссера больше одного раза не выдерживаю". Хорошо, ответил я, и мы с ней сделали четыре проекта. В спектакле Театра сатиры "Поле битвы после победы принадлежит мародерам" они с Александром Ширвиндтом оказались такими партнерами, что искры летели. Но взаимоотношения с театрами у нее были сложными. В свое время ее "выдавили" из "Современника", и она пришла показываться в Театр сатиры: смотрела труппа во главе с Плучеком - и ни одной реакции! Миронов и Ширвиндт хотели, чтобы она была в театре, но все примы сидели, набрав в рот воды. И она прямо посередине куплета заявила: мне все ясно! И ушла, как она любила говорить, "под стук собственных копыт". Потом Плучек ее умолял перейти к ним в штат, но она отказалась - играла только как приглашенная звезда. Предложила мне поставить мюзикл "Бюро счастья". Это был шикарный спектакль с большим оркестром и балетом, но однажды я застал ее в гримерке перед зеркалом, она горестно шептала: "Как поздно!" Она, конечно, была рождена для мюзикла, могла быть звездой Бродвея, но в России ничего этого реализовать не удалось. Она была фанат своего дела - вообще не выключалась! Раньше всех знала текст, раньше всех приезжала на репетиции. Я предлагал ей пройти роль "вполноги" - она этого не понимала. Ей была важна только профессия, и она одна из немногих, у кого после ухода слава только разгорается.

Вы сталкивались в театре с плагиатом?

Андрей Житинкин: Конечно. Но скандала из этого не делаю. Как-то в одном периферийном театре я увидел "Любовный круг" Моэма - буквальный повтор нашего спектакля. Я только поблагодарил актеров, так точно выучивших наши мизансцены, и отказался от претензий: у театра и без того было отчаянное положение. Некоторые коллеги не одобряют такую позицию, но, я думаю, гораздо важнее, что зрители этого города смогут увидеть Моэма.

На киносъемки актеров отпускаете?

Андрей Житинкин: Обязательно. Ведь, может быть, это для них - шанс! Я репетировал, а за кулисами стоял какой-то грохот. Мне объяснили, что это новый монтировщик: одну декорацию ставит - другую роняет. И вышел Саша Семчев со своей фактурой - представляете? Я, говорит, студент Щукинского, а тут подрабатываю. Не надо подрабатывать, говорю, идите на сцену! Потом его позвали сняться в рекламе пива - я отпустил с легкой душой, потому что после этого его узнала вся страна. Но пандемия и здесь кое-что поменяла. Прервалась вечная гонка, актеры стали критичней смотреть на сделанное. Вынужденная пауза хорошо проветрила мозги и многих отрезвила.

Народный артист России Андрей Житинкин - выпускник режиссерского факультета Театрального училища имени Б. Щукина, мастерская Евгения Симонова. Работал в театре "Современник", Театре имени Ермоловой, Театре имени Моссовета, был главным режиссером Театра на Малой Бронной. Ставит спектакли в Театре сатиры, Театре Олега Табакова, Театре Российской армии, Театре музыкальной комедии (Санкт-Петербург), Государственном Малом театре, частных антрепризах. Автор книг "Плейбой московской сцены", "Маленький роман из длиннот", поэтического сборника "99. Поэтические перформансы", нескольких пьес ("Лулу", "Роковое влечение", "Идеальное убийство" и др.), либретто (мюзикл "Бал воров"). Участвовал в международных проектах ("Вышка Чикатило" на фестивале авангарда во Франции, "Игра в жмурики" в парижском театре "Де Женвилье"). В своей сценической практике умело балансировал между общепринятым и невозможным, шел по лезвию бритвы, отчего обрел репутацию скандального. В последние годы перешел к классическим формам, успешно соединяя свой опыт предыдущих лет с традициями Малого театра.