Поделиться
Валентин Гафт, окончив Школу-студию МХАТ вместе с Олегом Табаковым и Евгением Урбанским, по-настоящему обрел себя в театре Анатолия Эфроса. Главная роль в "Ста четырех страницах про любовь" сделала его знаменитым и подарила мастерство. Как и другие актеры "Ленкома", Гафт разделил судьбу опального режиссера. Блистательный "Обольститель Калабашкин" был закрыт сразу после премьеры, "Три сестры", где Гафт репетировал Соленого, тоже запретили. Эфрос раскрыл в нем его уникальный образ, в котором сквозь яркий темперамент сквозила глубокая тайна судьбы и острая, порой мучительная мысль.
Легкомысленно и весело вступивший в профессию Гафт, кажется, всю жизнь потом мучил себя рефлексией, неудовлетворенностью, переходя от одного режиссера к другому. Гончаров, Эфрос, Завадский, Ефремов, Фоменко, Фокин. Даже из "Современника", куда он пришел в 1969 году, он умудрялся все время убегать. Хотя сыгранные там его Гусев в "Валентине и Валентине" (режиссер - Фокин), Глумов в "Балалайкине и К" (в постановке Товстоногова), Адуев-старший в "Обыкновенной истории" и Хиггинс в "Пигмалионе" (спектакли Галины Волчек) навсегда вошли в золотой фонд "Современника".
Роскошный и бесшабашный гусар, желчный и ядовитый Аполлон Митрофанович из "Чародеев" и другие его звездные, полные праздничного темперамента кинороли не отменяли его остро болезненного и сатирического взгляда на людей и современную Россию, а легкие и желчные пародии, кажется, тяжелели на глазах. Написав лет десять назад "Сон" о Сталине, Гафт, меланхолик и мизантроп, сыграл его, протащив на себе вериги своего персонажа с физическим ощущением тяжести. Мучительная интонация ночного кошмара была разлита в спектакле, поставленном Романом Виктюком. Гафт пытался понять, почему в нем самом так пророс его зловещий герой. Не потому ли, что это был не только его, Гафта, горячечный сон, но и наша национальная паранойя? Спектакль "Сон Гафта" можно было бы счесть его собственной болезнью и болезнью его поколения, частной попыткой психоанализа, если бы миллионы не были ею больны.
В 2007 году одну из своих лучших театральных ролей он сыграл в пьесе Николая Коляды "Заяц. Love story". Мощная работа вырастала точно поверх авторского текста, вызывая восторг и горечь. Долго и молча слушая истерические крики бывшей жены, сыгранной Ниной Дорошиной, глядя с состраданием и какой-то мучительной, печальной нежностью на ее запоздалые танцы, Гафт читал свои иронические четверостишия, которые только подчеркивали невыносимость боли. В игре Гафта было понимание и оправдание несостоявшегося, убитого, растерзанного самим собой или обстоятельствами таланта. Поверх бессилия и не впрок пошедших усилий он все равно оправдывал человека. Гафту было не важно, что он всего лишь спившийся актер-неудачник. В его стати, в его истерзанном, полном трагизма взгляде была тайна совсем иной судьбы.
Казалось, что в пьесе Коляды он сыграл все несыгранные трагедии Шекспира. Страстно и тонко, глубоко и пронзительно. Гафт читал монолог Отелло или лагерные стихи как отсидевший, побитый судьбой, истерзанный, но не склонившийся перед житейской пошлостью художник. Мощь скопившегося, но долго скрываемого чувства к женщине и безнадежная сила одиночества, печаль по поводу несовершенства мира, - все это он предлагал публике щедро и мастерски. Он как будто продолжал доигрывать своего Отелло в спектакле Анатолия Эфроса. И становилось горько от того, как много он не сыграл. Теперь уже не сыграет.