Пиотровский: Люди и музеи в пандемию - как преодолеть страх и найти себя
Эрмитаж сейчас открыт. Многие сотрудники музея болеют?
Михаил Пиотровский: У нас каждый день заболевают несколько человек. Но заражаются они не от посетителей музея. От посетителей заразиться мог разве что ушедший от нас генерал Галкин, как заведующий всей входной зоной. Остальные все-таки подхватывают болезнь в транспорте, в дороге. В залах музея - вряд ли: посетители редки и ходят поодиночке, экскурсионные группы не превышают 5 человек, и мы очень тщательно, каждую неделю, меняем всю систему защиты. Музей на самом деле одно из самых безопасных мест. Люди же к нам приходят максимум - парой, для них построены маршруты, билеты продаются заранее, соблюдается дистанцирование.
Мы переживаем вторую волну эпидемии. Болезнь опасная - люди умирают. Поэтому скованная жизнь, остановленный мир, работаем на дистанционке. Часто остаемся наедине с самими собой.
Михаил Пиотровский: Да, вроде бы главная тенденция во время пандемии - всем отстраниться друг от друга и изолироваться - "никого не хотим видеть". Так и между людьми, и между народами, и между странами. Но мы меняемся не только в сторону отчуждения. Посмотрите на нашем сайте видеотрансляции из зала Рафаэля. Как там ходят люди - с детьми, поодиночке. Как они смотрят! Это совсем другие люди. У нас давно такого зрителя не было. Музей ведь должен быть оазисом, чем-то, не похожим на все вокруг. На Дворцовой площади люди часто бегают без масок, играет громкая музыка, а входишь в Эрмитаж - и сразу другой мир: ходят тихонько, нет кричащих туристов, экскурсоводы с небольшими группами, дресс-код. Это должно и потом остаться с нами.
Эрмитаж в эпидемию удесятеренный мост между людьми. Даже когда они поодиночке ходят по нашим большим залам, они все равно воспринимают себя как часть целого. Просто потому, что не дома сидят, а ходят по залам Эрмитажа…
Так что народу и возможностей должно быть побольше, но что-то из обретенного в пандемию надо брать с собой и дальше. Включая то, что музеи у нас сейчас, например, работают дольше, чем обычно. Мы перестраиваем работу спонсоров с тем, чтобы они оплачивали льготы для посетителей.
Дела по-прежнему остаются очень плотными?
Михаил Пиотровский: Да. Но переформатируются.
Ведь мы, остановившись и подумав, можем яснее увидеть, что делали не так. В это время мы окончательно поняли, что музей имеет пределы. Есть предел посещения. Есть предел, до которого музей может быть развлечением, а дальше - нет, не должен. Есть предел коммерциализации. Это все на самом деле грехи. Частично наши, частично наших организаторов и руководителей. За грехи несут наказания. Я воспринимаю время пандемии как наказание Господне.
Время карантина, конечно, еще раз подтвердило верность записанной в Конституции обязанности государства и общества содержать культуру. В нем стало ясно, что музей и без посетителей остается музеем, и его надо содержать. Да, людей должно быть больше, чем сейчас, но уже ясно, что музей все-таки не должен содержаться на деньги, заработанные на толпах туристов.
Музей как сильное лекарство
Михаил Пиотровский: И еще одну вещь высветила пандемия: музей - это лекарство. Причем очень сильное. Лечебным оказывается даже то, что иногда вызывает раздражение в музейной деятельности.
У нас прошла сокуровская выставка с Венецианской биеннале. Кем-то воспринятая с восторгом, кем-то - без (Сокуров - человек сложный), но прозвучала она здесь совсем по-другому, чем в Венеции. И ее главный мотив - обернитесь, посмотрите, что блудный сын будет делать дальше, - оказался сильным лекарством.
Во время Дней Эрмитажа у нас открылась очень лекарственная выставка "Линия Рафаэля". Картины особенно не приехали, даже те, которые собирались, пока не смогли, приедут позже. Но выставка все равно получилась замечательной. Позволяющей искать и находить ответы на вопросы, почему в мировом искусстве возник культ Рафаэля? Почему он так долго держался? Почему в доме Достоевского и Толстого висели фотографии "Сикстинской мадонны", а в XX веке авангардисты стали считать, что ею неприлично восхищаться? А сейчас, наоборот, снова возвращается интерес к Рафаэлю.
Эта выставка - лекарство и потому, что Рафаэль - это сладость, красота, прелесть, прямая музейная терапия, и потому, что мы ведем умный разговор об идеалах и представлениях, - эта выставка стимулирует работу ума.
Еще одно лекарство-транквилизатор - выставка Сесила Битона: красивая жизнь, красивые люди.
Оглядка в сторону фэшн обычно трактуется как погоня за рынком?
Михаил Пиотровский: Да нет сейчас никакого рынка. Людей же ходит столько, сколько мы пускаем. А на выставке Сесила Битона на самом деле много серьезного. Начиная с истории автора фотографий - разночинца, потихоньку вошедшего в круг звезд. В его работах "читается" время. И то, как он творит образы времени. На выставке много его собственных высказываний (он писал очень интересно), есть рассказ, например, о том, как он преображал Мэрилин Монро. Он и Марлен Дитрих преобразил. Немножко перестраивая их образы под свою идею. А еще там есть замечательная "русская линия". Он снимал русских моделей, среди которых были и представительницы российской знати. Это очень интересный сюжет, я написал о нем в предисловии к выставке. Мы привыкли оплакивать трагедию изгнания, но забываем про подарок, который изгнанники принесли Европе.
От Бердяева до моделей.
Михаил Пиотровский: Да, от философов до моделей. А когда княгиня Палей стала там идеалом красоты, то это же больше, чем модель.
У Битона есть фотографии старого Феликса Юсупова, которого он долго снимал в его парижской квартире. И молодые балерины Дягилевского балета, ставшие великими уже после революции в Париже, несли какой-то русский дух. Это тоже целое патриотическое самоутверждение. Я встречал много русских людей, которые, пройдя дорогой изгнанничества, стали знатью - английской, французской, но это были отдельные эпизоды. А тут выстроилась линия: вот что мы им подарили. Да, плохо, что мы это потеряли. Но хорошо, что культурное наследие - вот так преобразованное - сохранилось. Потому что Господь хранил.
Я надеюсь, что лекарством - на фоне карабахского конфликта - станет и наша постоянная кавказская христианско-исламская экспозиция.
А еще мы будем делать большую выставку про Александра Невского. Представим его иконографию. Сделаем выставку про реставрацию его многострадального надгробия, которая пока продолжается.
Мне идея искусства как терапии раньше всегда казалась немножко приземленной. Ну что там терапия, когда есть большие идеи, философия… Радоваться хотите? Поняли все? - вот и радуйтесь. Но сейчас, в этой истерической атмосфере, есть ощущение, что это очень важно.
В Эрмитаже каждый может остаться один. Даже в толпе
У жизни во время пандемии два центра - страх и одиночество.
Михаил Пиотровский: Да, но и преодоление их.
И тут заметны две линии, два настроения. Одно - то, что называют "пиром во время чумы". Страшно? Ну так гуляем, ходим без масок, живем однова! Это такая психология "жить хорошо", не задумываясь ни о чем. Об итогах тоже.
А второе настроение - это попытки преодоления и страха, и одиночества. Размышляя, подводя итоги. "Подводить итоги" - иногда мрачное занятие, но можно избежать мрачности. Просто смотреть, что сделано, отметая лишнее и рутинное, то, что не приносит ощущения, что я ЧТО-ТО сделал. Думаю, что это сейчас и происходит.
Вроде бы одиночество и страх - пара. Вот сейчас у нас в Комарово стемнеет и будет страшно. Но если ты один. А когда не один - нет.
Но есть и одиночество, преодолевающее страх. Вообще, одиночество должно быть без страха. Мы стараемся - и по крайней мере в музейной сфере это получается - искать варианты форматирования, организации такого одиночества.
Известный поэт Ольга Седакова в своей статье об Иосифе Бродском, анализируя время, в котором он жил (а это были 70-е - время Тарковского, Мамардашвили, Бродского, "новый Ренессанс", по словам философа Владимира Бибихина), говорит, что нон-конформизм "семидесятников" сводился к личной независимости, самостоянью человека. Мне, кстати, кажется, что вы не столько "шестидесятник", сколько "семидесятник".
Михаил Пиотровский: Скорее да.
И вот Седакова пишет: "требовалось построение одиночества" как ситуации человека, оказавшегося один на один со вселенским пейзажем. А ситуация удесятеряющей одиночество пандемии не ставит перед нами задачу "построения" своего одиночества?
Михаил Пиотровский: Думаю, что сравнивать это наше одиночество с семидесятыми - правильно. Но там было так: одиночество и при этом острое ощущение своей небольшой группы. Единомышленников у тебя было немного, но они были настоящие. Так что по сути и одиночества не было, поскольку было очень сильное ощущение какого-то кружковства. Такие "одинокие" приходили на выставку Филонова в Союз художников и расходились, не обязательно общаясь. Но их одиночество было только частичным и усиливающим привлекательность каждого человека - для других и для себя. Одиноких людей того времени создавал и Эрмитаж. Его "третий этаж". Эрмитаж всегда служил построению содержательного одиночества человека. Переводимый как "приют отшельников, затворников", он же для одиночества. И у нас всегда и во всем было заложено: здесь каждый может быть один. Даже в толпе. Ну а когда нет толпы - тем более. Но сейчас все-таки не повторение семидесятых. И нам свое одиночество надо переосмысливать.
Если опять же вспоминать Бродского как классика одиночества, то обернувшись к английской культурной традиции ( пишет Седакова), он выбрал в ней холодность, сдержанность, дистанцию Одена. Слово "дистанция" нас всех сейчас цепляет. Но Бродскому тогда эта дистанция была нужна для введения в свою поэзию начал мысли и осознанности. Не ставит ли перед нами наше одиночество подобные задачи?
Михаил Пиотровский: Безусловно, ставит. Я поэтому и говорю о переосмыслении одиночества. И думаю, что оно должно быть интеллектуальным. Все наши выставки - от "Железного века" до Фаберже и "Линии Рафаэля" - это прежде всего умные выставки со многими смыслами. Многослойные, рассчитанные (в большей мере, чем прежде) на то, чтобы пробудить мысль, требующие от зрителей рассуждения. Это наш эрмитажный интеллектуальный вклад во времена вынужденной дистанции. Дистанция нужна для переосмысления, да. Для сочетания слова и образа с умом. А они, кстати, могут сочетаться и без большого личного общения. Если ты понял то, что хотели сказать, то ты стал соратником. Одно это дает ощущение, что ты и один, и не один.
Онлайн-вещи века
Михаил Пиотровский: Все эти онлайн-вещи, когда люди днями сидят в интернете, создают одиночество. Но есть в этом и определенное преодоление одиночества. Музейные вещи в интернете связывают тебя не с группой "ВКонтакте", а с музеем. Ты в одиночку попадаешь в музей, тебе одному ведут экскурсию, ты ругаешься (не то говорят!) или радуешься. И при этом всегда имеешь право высказаться. Мы внимательно изучаем то, что нам люди говорят, когда их ведут по музею.
И этакое одурманивание интернетом благодаря нам может преобразиться в более веселое одиночество, создающее не просто формальные кружки подписчиков, но ощущение, что вот "мы"… Человек, который посмотрел все реставрационные лаборатории Эрмитажа в наших онлайн-передачах (чего никогда не сделать, если ты просто придешь в музей), может и должен считать себя немного принадлежащим к эрмитажным людям. Я часто говорю многих раздражающие слова о том, что музей теперь стал роскошью. Но роскошь должна быть доступна всем. И вот такое одиночество, может быть, и сформирует доступную роскошь. Так что одиночество надо формировать, строить, и, может быть, оно даст нам что-нибудь хорошее в будущем.
Ваш день сейчас сильно поменялся?
Михаил Пиотровский: Он поменялся эмоционально. Я встаю, сажусь за стол и подписываю на компьютере те же самые бумаги, что подписывал в своем кабинете. Потом проходят онлайн-заседания. Выставки я еду открывать офлайн, но в маске и со всеми мерами предосторожности. Публика присутствует на экранах. Однако, когда все удалено, то это требует большего напряжения. Оказывается, чтобы удержать внимание собеседника или публики на экране, нужно приложить значительно больше сил, чем при живом разговоре. Казалось бы, все должно быть наоборот. Но получается, что в онлайне все сложнее. Хуже дается преодоление разных неудач и решение проблем, когда с ходу не знаешь, что делать.
Вы в Комарово, здесь есть возможность для прогулок?
Михаил Пиотровский: Да, я выхожу гулять вечером. Но, гуляя, обычно смотрю весь эрмитажный онлайн за день - экскурсии, лекции. Хотя в загородном доме (в котором мы никогда долго не жили даже летом), немножко другая жизнь. Ну и дальше, на нашем участке дом Бориса. И вместе с Борисом мы вот так никогда не жили. Хотя Боря заходит к нам лишь в конце дня, в маске и не надолго.
- Искусство, культура сказали нам что-то сущностное о той ситуации, в которую мы попали?
Пиотровский | В изобразительном искусстве пока нет. Но, думаю, что первыми нам о происходящем с нами что-то скажут писатели. Художники, может быть, попозже.
Что сделал Эрмитаж во время пандемии?
1. Музей в своих традициях устроил залп выставок. Провел "Дни Эрмитажа" во Владивостоке, Калуге, Самаре, Калининграде, Екатеринбурге.
2. Эрмитаж успел открыть и поменять выставки в своих центрах-спутниках. Выставка в Амстердаме "Рыцари и цари", рассказывающая об увлечении Российской империи Средними веками и о коллекции Базилевского, героически готовилась сотрудниками Эрмитажа почти в тюремном режиме: "гостиница - музей", и никуда больше нельзя. Едва сделали выставку - музеи в Голландии закрылись. Но недавно открылись снова, и на "Рыцарей и царей" пришли первые посетители.
3. Новую выставку в Казани Эрмитаж посвятил Екатерине Великой и ее поездке в этот город.
4. Эрмитаж дважды поменял выставку в Выборге - "Фарфор и природа" и "Японское искусство эпохи Эдо".
5. В центре Эрмитаж-Сибирь в Омске открылась выставка "Искусство портрета. Личность и эпоха", насыщенная культурным разнообразием от древности до современности.
6. В Петербурге - серия выставок на всякий вкус: Рафаэль, Фаберже, Битон, "Спор Аполлона с Марсием" Бронзино после реставрации, скульптуры ар-деко, советский фарфор эпохи оттепели, история выставок в Главном штабе.
7. Целым явлением стала выставка "Железный век", на которую приехали "немецкие вещи" - археологические предметы. Несмотря на то, что выставка связана с деликатными проблемами отношения к трофейному искусству, получился настоящий праздник музейной солидарности.
Пиотровский, сын Пиотровского, внук Пиотровского
- В сентябре прошлого года ваш сын ушел в культурный менеджмент, стал 1-м зампредседателя комитета по культуре Петербурга, а теперь выдвинут на должность вице-губернатора по вопросам культуры. что вам кажется интересным в его новой работе?
Пиотровский | Мы сейчас в Европейском университете обсуждаем создание курса музейного менеджмента. И мне кажется, что целый курс культурного менеджмента нам дает история Эрмитажа - от начала до конца. В ней все абсолютно можно перевести в некие примеры и уложить в катехизис музейного менеджмента. Думаю, что мой сын этот катехизис знает.
Он оказался подготовленным. Никогда не работая в Эрмитаже, он все время был где-то рядом. Немножко похоже на то, как я, занимаясь востоковедением, всегда знал, что Эрмитаж не может не оказывать влияния на все, что я делаю. И хоть подготовка сына проходила как бы по касательной, она, в общем, оказалась хорошей - два иностранных языка, кандидат экономических наук, член-корреспондент Академии художеств.
Попал, он, конечно, в самое-самое время - безумное количество проблем, нет денег, болеют люди, театры то открываются, то закрываются. Но Борису хочется решать эти проблемы, он увлечен. И эта его увлеченность заметна даже нам.
У него много знакомых в городе. Он как-то сам не ожидал, что всех знает и все знают его. При этом он очень хорошо понимает, что должен заботиться о людях и защищать интересы культуры.
Вырастая с нами, он же видел и прозаическую часть работы двух директоров Эрмитажа - деда и отца. Меня папа воспитывал, показывая: вот, мы делаем так, ты можешь делать не так, но имей в виду наш опыт. Думаю, что и с ним происходило что-то подобное. Оказалось, что он хорошо образован по культурной части, знает музейный и немузейный мир. И очень современен. Это он учил меня новейшим технологиям, разъясняя, почему Эрмитажу нельзя жить без "Инстаграма" и т.п. В нем есть такой петербургско-эрмитажный стиль, выработанный, думаю, общением с музеем. И чувствуется человек, воспитанный Эрмитажем. Галстуки стал носить...
Ирина Леонидовна говорит, что он - с ума сошел! - чистит веранду. Она переживает, он же переболел недавно… Сразу где-то заразился ковидом. Неделю была высокая температура. Но сейчас, в общем, все благополучно, антитела. Да, он действительно убирает листья. Ну что ж, выходных дней у него теперь мало. Он несвободный человек.