Режиссер "Белорусского вокзала" Андрей Смирнов отмечает 80-летие
Однако ж мы говорим с ним именно о "Белорусском вокзале". Формальный повод есть - фильму исполнилось пятьдесят лет, а он продолжает жить на экране. Но дело не только в этом.
В "Белорусском вокзале" есть какая-то тайна. Ну, например, почему даже взрослые, крепкие мужчины плачут на этом фильме, как дети?
Андрей Смирнов: Да, помню первый показ в Доме кино. Я обратил внимание на мужика в форме железнодорожника. Он плакал. Потом, когда в зале зажегся свет, я подошел к нему, спросил, как впечатление. Знаете, что он ответил? "Ничего, неплохо". И все. Может быть, потому, что я в то время производил какое-то неубедительное впечатление: такой, знаете, хипарь с бородой и патлами до плеч...
Возможно. Но сами-то вы как считаете, почему на "Белорусском вокзале" люди плачут?
Андрей Смирнов: Вряд ли это можно точно определить, у каждого свое. Одно вам могу сказать: я убежден, что причина долголетия фильма, его популярности - в прекрасном сценарии Вадима Трунина, в великолепно написанных диалогах и в замечательных актерах.
Ладно. Тогда, если позволите, я сделаю одно предположение. Мне кажется, вы сняли один из лучших фильмов о войне, на мой вкус - лучший. Хотя в нем не звучит канонада, нет крови и выстрелов (кроме прощального залпа на кладбище). Вы сняли фильм о людях, которым выпало вместе и пережить, и победить нечто страшное. Каждый из них - обычный человек в обычной жизни, они всё помнят, но не любят распространяться о прошлом. И только когда собираются вместе, их прошлое оживает и вновь наделяет их необычайной силой правоты победителей. Эта сила преображает их, превращает в героев, способных вершить справедливость, ставить на место мерзавцев и спасать пострадавших. Это почти сказка. Но когда понимаешь - а ведь не сказка, самая что ни на есть соленая правда о выжившем поколении фронтовиков Великой Отечественной - горло перехватывает.
Андрей Смирнов: Да, и мы думали об этом, когда снимали фильм. Мы так и понимали наших героев. Нам было легко это сделать, поскольку мы с Труниным были дети фронтовиков. И мой, и его отец прошли войну, она не миновала наши дома.
Знаете, Андрей Сергеевич, и у меня, признаюсь вам, были слезы на глазах, когда в финальном эпизоде уставшие герои посапывают на подушках, разместившись на полу, а в соседней комнате, улыбнувшись чему-то своему, засыпает молоденькая девчонка, только что пришедшая со свидания. И тут вдруг в этой умиротворенной тишине гремит марш Победы, идет кинохроника возвращения с фронта на платформы Белорусского вокзала - как сон, как всполох памяти задремавших фронтовиков. И уснувшая девочка вскакивает, словно разбуженная этим громом воспоминаний... Вот вы говорили о диалогах, об актерах. Но ведь в фильме есть и еще один герой - музыка, песня Булата Окуджавы, этот марш. Как они появились?
Андрей Смирнов: Ну, я поначалу подобрал несколько песен времен Великой Отечественной, но Трунин был категорически против: он настаивал на том, что песню для фильма надо написать специально, чтобы у зрителя создалось впечатление, что ее написал кто-то из героев фильма. Возникла мысль попросить написать песню Булата Окуджаву. Я встретился с ним, дал ему прочесть сценарий, но Булат отказывался. Он говорил, что уже год как не пишет песен, не хочет браться за это дело. Тогда мы пригласили его на "Мосфильм" и показали ему уже отснятый материал. Он был явно впечатлен и обещал попробовать. Через несколько дней стихи были готовы. А вот с мелодией не заладилось. Булат написал несколько музыкальных фраз для начала и для припева, но связать одно с другим у него не получалось. Тогда мы собрались в тон-студии "Мосфильма" в таком составе: Трунин, Окуджава, Шнитке и я. Показали Альфреду стихи и несколько музыкальных фраз, написанных Булатом. Шнитке сел за рояль, и через полчаса вся мелодия для песни была готова.
Не могу не спросить вас вот о чем. В вашей жизни был значительный период - почти тридцать лет, - когда вы не снимали кино. Почему?
Андрей Смирнов: Я решил оставить режиссуру, когда мне было тридцать восемь лет. За семнадцать лет я снял четыре фильма. Всего. И ни один из них не вышел таким, каким замышлялся. Цензура была нещадной. И я сказал себе: все, хватит. Ну, разумеется, эти двадцать девять с половиной лет я не бездельничал. Учился писать сценарии, написал пьесу для театра, играл в кино как актер, преподавал, ставил театральные спектакли, даже был чиновником - возглавлял Союз кинематографистов СССР. А потом пришли горбачевские времена, и на пятом съезде кинематографистов мы впервые заговорили о необходимости отмены цензуры. А на шестом съезде именно мы сказали, что единственной защитой от государства может быть только частная собственность. И вот когда реально отменили цензуру, мне стало завидно. Я подумал: ну, что же, я так и помру, не сделав ни одной картины без чужой указки? Мне очень захотелось вернуться. И вот в декабре восемьдесят седьмого года я вскочил среди ночи и записал на листочке: "фильм о тамбовском восстании". А наутро стал думать, как я с этим справлюсь.
Напомним читателю, что фильм о тамбовском восстании назывался "Жила-была одна баба". И прежде чем начать съемки, вы изучили огромное количество исторического материала...
Андрей Смирнов: Да, все так. Я работал над сценарием десять лет.
Андрей Сергеевич, зато теперь я могу спросить вас как специалиста. Действительно ли Сталин ставил цель уничтожить российское крестьянство как класс, враждебный социализму?
Андрей Смирнов: Все-таки тут начинать надо не со Сталина, а с Владимира Ильича. С этих его разговоров, что революция была направлена против помещиков и капиталистов. Да ничего подобного! Ни помещики, ни капиталисты не пострадали в России в такой степени, как пострадали два сословия, которые Ленин ненавидел: крестьянство и духовенство. Жертвы были чудовищны. Это была вполне сознательная политика уничтожения крестьянства. ВКП(б) в то время расшифровывалось в народе как "второе крепостное право большевиков".
Вы остались довольны работой над этим фильмом?
Андрей Смирнов: Это было огромным счастьем - работать с группой высочайших профессионалов при полном отсутствии цензуры. Причем семьдесят процентов стоимости производства фильма - частные деньги.
Вот видите, значит, была и логика, и смысл в тех тридцати годах режиссерского простоя. Вы просто создавали обстоятельства, в которых можно нормально снимать кино.
Андрей Смирнов: Ну, не я один. Нас было довольно много.
Хочу спросить вас о том, что называется ныне "современным искусством". Тут есть две точки зрения. Одни полагают, что за многие столетия взаимодействие человека и произведения искусства не изменилось. По-прежнему искусство (если это искусство) вызывает в душе человека благородное потрясение. В этом, собственно, всегда состояли и состоит назначение искусства и смысл работы художника со времен Аристотеля. Но есть люди, которые полагают, что Аристотель с его катарсисом - это неизжитое прошлое, что искусство никого не обязано потрясать, оно может нравиться или не нравиться, оставаясь при этом искусством. А вы что скажете?
Андрей Смирнов: Я - с Аристотелем.
А я - зритель - с "Белорусским вокзалом", потрясшим меня когда-то до глубины души.