Писатель Михаил Тарковский рассказал о "Хрестоматии Енисейской тайги"

Уникальная книга "Живая верста. Хрестоматия Енисейской тайги" вышла в свет в Красноярске. О Енисее, русской литературе и нашем времени мы говорим с ее автором, писателем Михаилом Тарковским.

Почему именно "Хрестоматия"?

Михаил Тарковский: Вообще хрестоматия - это сборник рассказов и отрывков из произведений, предназначенный для изучения. Хрестоматии по литературе я хорошо помню в детстве. Одно его звучание вызывает очень глубокие ассоциации, здесь и Христос, и крест, и мать... И какое-то детское ощущение основы, связанной с литературой, с учебником "Родная речь". И наконец, слово "хрестоматия" вызывает представление о некоем мире, которое необходимо бережно донести до читателя. Для меня это мир тайги, он и учит, и одновременно нуждается в защите. Тайга - исконная, "хрестоматийная" стихия, очевидная и незыблемая. Без нее немыслима русская душа...

Как подбирались фрагменты, повести, рассказы?

Михаил Тарковский: Книга состоит из четырех разделов: рассказы, отрывки, повести, и завершает ее четвертый раздел - новая автобиографическая повесть "Живая верста", где рассказывается о моем постижении Енисея, начиная с работы еще школьником (в 1974-м) в противочумной экспедиции на границе с Монголией. Можно сказать, что книга "Живая верста" посвящена Енисею, Енисейскому меридиану, ее действие разворачивается по всей великой реке - от монгольской границы до Таймыра.

"Живая верста" посвящена Енисейскому меридиану - от монгольской границы до Таймыра

Кто-то из авторов, писавших о Сибири, вам близок?

Михаил Тарковский: "Царь-рыба" и другие произведения Виктора Астафьева. Сильное впечатление в свое время на меня произвела "Территория" Олега Куваева. Еще, помню, зачитывались мы Андреем Скалоном, и особенно нравилась повесть "Живые деньги". В молодости я прочитал очень много книг о Сибири...

"Живая верста" прекрасно иллюстрирована художником Вадимом Горбатовым. Как работалось с ним?

Михаил Тарковский: Мне всегда хотелось сделать красивую книгу. Она и задумывалась как богато иллюстрированное издание. Хрестоматийный подход дал возможность выбрать те куски произведений, где талант Вадима Горбатова, художника, с которым мы на пару рассказываем о Енисее, мог бы раскрыться наиболее полно. Чтобы выразительность портретов зверей и птиц (и даже рыб) гармонично сочеталась с яркостью самой прозы. С Вадимом меня познакомил читатель и охотник из Петербурга Дмитрий Юренков. Работалось с Горбатовым очень хорошо. Иллюстрации к "Версте" готовились два года, детали картины досконально обсуждались с нашими охотниками: какой стороной повернут топорик в скобке на ремне, которым подпоясан промысловик, выпущены ли штаны поверх бродней или, наоборот, засунуты в голяшки. А как он написал тетю Шуру (тетю Надю из рассказов "Таня" и "Ледоход"), не имея ее фотографии! Я ему отправил найденный в интернете портрет старушки ее типа, попытался описать по телефону внешность. Каково же было мое восхищение, когда появился эскиз, в котором был вернейшим образом схвачен ее характер.

Многие прилагают массу усилий, чтобы вырваться из глухомани в столицы. Вы в юности устремились в Сибирь. Когда кончилась экзотика и начались сибирские будни?

Михаил Тарковский: Вообще-то Красноярск - это центральный город, а Москва - далекая западная периферия, поэтому еще неизвестно, что считать глухоманью. Мне никогда не нравились устремления сибиряков к московской жизни - в лучшем случае они связаны с так называемым желанием реализоваться. В худшем - с желанием личного обогащения. По-моему, от таких стремлений до удера за границу - один шаг. Может, и ошибаюсь.

Ваш дядя Андрей Тарковский говорил, что не желает, чтобы дети шли по его стопам и становились режиссерами. Вы провели большую часть жизни в тайге, на промысле. Не желаете такой судьбы своим сыновьям?

Михаил Тарковский: Мне не хотелось бы анализировать подоплеку высказывания Андрея Арсеньевича, потому что невозможно влезть в шкуру этого творческого, эмоционального человека, сложного и знавшего и страдание, и сомнение. Подобные высказывания мне нередко приходилось слышать от людей героических профессий, например от охотников-промысловиков. Я могу ошибаться, но, по-моему, это сорт гордыни, такие высказывания - повод подчеркнуть нелегкость своей доли, свое мужество.

Мне действительно очень хотелось бы, чтоб мои дети пошли по моим стопам - будь то близость к тайге и трудовое ее постижение или работа в сфере культуры, в области сохранения нашей русской цивилизации, в деле бескорыстного служения ей. И считаю, что нет выше наслаждения.