На экранах снова освежающий "Июльский дождь"

На киноэкранах России - вторая премьера фильма Марлена Хуциева "Июльский дождь". Фильма этапного, важнейшего для многих поколений.

Не знаю, почему он выходит в отрыве от "Заставы Ильича" - фактически первой части этой дилогии. Их обязательно нужно показывать вместе - как две серии одной истории надежд и разочарований.

Но не мне судить о прекрасной инициативе - как говорится, и на том огромное спасибо. Можно надеяться, что, посмотрев на большом экране "Июльский дождь", многие захотят вернуться, или, может, впервые посмотреть "Заставу Ильича", которая после хрущевского разгрома вышла в СССР урезанной и под названием "Мне двадцать лет". Обе версии есть в интернете.

Почему эти фильмы стали исторически ценными? Почему с дистанции времени они смотрятся еще актуальнее и волнуют современного зрителя еще больше, чем волновали тогда, в 60-е?

Марлен Хуциев - режиссер редкостно чуткой душевной организации. Он воспринимает людской мир всей кожей и не сюжет снимает, а, как сейсмограф, тонким пером выписывает вибрации человеческого духа.

Когда выходили "Застава Ильича" и "Июльский дождь", даже весьма неглупые критики пеняли их создателю за раздерганность, фрагментарность фабулы, за неясность идейного посыла - все пытались примерить реальность его картин к советской догме. А он тогда сделал в кино открытие, равноценное тому, что сделал в "Восьми с половиной" Феллини - и не случайно итальянский гений, почувствовав родственную натуру, захотел именно с ним встретиться в дни приезда в Москву.

Одним из первых в мире Хуциев научился кинокамерой улавливать невидимые глазу материи - состояния души. И персонажа, и целого общества. На генетическом уровне: для него всегда была главной тема сложных связей между поколениями - там нет однозначных ответов. Начавшись красноармейским дозором 20-х, "Застава Ильича" завершается встречей 23-летнего героя с его 21-летним, погибшим на войне отцом. Эта взбесившая генсека сцена пробуждала в зрителях бурю доселе спящих мыслей. Этим и напугала: партия требовала ответов кратких и непреложных, как лозунг. Вопросы, по ее мнению, всегда чреваты сомнениями. А сомнения в линии партии, понятно, крамольны и должны пресекаться.

Поэтому фильму были поставлены все возможные по тем оттепельным временам препоны.

Сегодня фильмы Хуциева, ставившие в тупик и критиков и генсеков, прозрачно ясны и, как никакое другое кино, резонируют с нашим сегодняшним состоянием. Только то, что было разочарованием и вопросом, стало гротеском.

В отрегулированное кино конца 50-х, когда начинались съемки, "Застава" ворвалась весенним штормом. Он смывал лак официоза, заполнил экраны реальными голосами улиц, звуками радио и мощным разливом мировой культуры, которой, вопреки новейшим представлениям, тогда жила Москва. Жила театром, спорила о фильмах и книгах. Была пропитана Пушкиным, Шубертом, Альбенисом, Монтаном, Окуджавой, "Тбилисо", Маяковским... И Первомай был огромным семейным праздником. Он снят документально и при этом поэтично - так никто еще не снимал. Отрепетированные колонны и вдохновенные взоры были, а вот такой счастливой сутолоки - в нашем кино еще никогда. Как громивший картину Хрущев сумел не разглядеть этой неподдельной любви к городу, к стране и ее неказистому быту, к ее трамваям, коммуналкам, гитарам?! Это кино и отражало жизнь и добавляло ей света, оно излучало любовь - и ее пробуждало.

Время добавило непредусмотренную горькую ноту. С его дистанции видишь, в какой степени этот быт, иерархия приоритетов отличаются от новорусских. Не тем, что уже нет очередей за квасом. Вы можете вообразить персонажей какой-нибудь картины наподобие "Горько" или "Да и да", читающих Пушкина - потому что душа просит?

Сегодня эти фильмы Хуциева - ответ тем, кто сегодня считает "совок" совсем бросовым. Возможно и так, вопрос только в том, судьи кто и с какой высоты судят. По этим фильмам, по этому слепку с ушедшей в глубь времен реальности становится ясно: судят о пороках дорожных рытвин из глубин самой зловонной из ям, куда свалилась наша современность.

Конечно, Хуциев - художник "городской". Он певец Москвы, где люди дышали искусством и занимали пятерку, чтоб пойти в театр. Певец интеллигенции 60-х. В "Заставе Ильича" ему удалось сохранить навсегда аромат "оттепели". Ее суть - шквал надежд. Словно воспетая Маяковским "весна человечества" пришла снова - уже навсегда. Режиссер не боялся остановить картину на полчаса, врезав в нее съемки в Политехническом: люди слушают поэтов. Такие вечера никогда уже не повторялись: порыв полыхнул и угас. Я понимаю, почему Хуциев не мог резать этот эпизод, прервать поток концентрированных надежд и счастья видеть эти глаза и лица. Он выбирал стихи самые важные, взрывные и - да, подрывные! "Я не верю, что это винтики с грозным космосом побратались!" (Вознесенский). "Но что делать, если в схватке дикой всегда дурак был на виду?" (Ахмадулина). Пересматривая поблекшую, слишком контрастную копию фильма, я подумал: с такой картины не сделаешь цветной ремейк. Это фильм не о событии. Он об эпохе, о стране, которой больше нет. Это нам послание из советской Атлантиды. С царапинами и рваными краями.

"Июльский дождь" образует с "Заставой" дилогию. В нем все оттуда - и обилие звуков того радио и тех песен, и образы Возрождения, и обрывки классики, которой поверяется ценность всего, чем живем. Это одна драма в двух актах, драма иллюзий взлетевших - и облетевших. В "Заставе" с ее ликованием молодости герой еще очень смутно ощущал дефицит важного для жизни витамина: то романтически идеальное, что жило в музыке и поэзии, тонуло в пошлости назиданий старших и трепа ровесников. В "Дожде" треп уже заполнял жизнь, рациональный цинизм вытеснял романтику, и она осталась, как улыбка Чеширского кота, только в голосе незнакомца, который все звонил героине. Этот кочующий по стране голос - все, что осталось от Политехнического. С обладателем голоса уже страшно встретиться - разобьются последние иллюзии.

Сегодня еще яснее, что за всю советскую и постсоветскую историю у нас была одна твердая точка отсчета: война. Там безусловно все: мужество и трусость, дружба и предательство, смерть - и чудо, что выжил. Война в обеих картинах - камертон, единственное, что не терпит цинизма. В финале "Июльского дождя" на 9 мая собрались фронтовики. Кто-то еще обнимает однополчан, а вот эта женщина уже никого не дождалась, тихо сидит на приступочке. И последние кадры: молодые лица. Молчаливо ждут чего-то. Возможно, того ответа на вопрос "Как жить?", которого не дождался герой "Заставы". И самый последний кадр: пацаненок глядит из-под локтя. Тоже ждет. Время дополнит картину: он так и не дождется. Все, что было живым и полным надежд, уйдет обратно в лозунг, плакат, в георгиевскую ленточку на Hyundai.