"Гипосомния" как образец гиперболизации авторских возможностей

Звезда немецкого кино Мориц Бляйбтрой пробует силы в кинорежиссуре - на экранах психологический триллер "Гипосомния". В оригинале - Cortex, медицинский термин, обозначающий ответственный за сон участок головного мозга.

Герой фильма Хаген днем бдит перед мониторами в супермаркете - он сотрудник службы охраны, следит за тем, чтобы покупатели не превышали свои полномочия. Ночью ворочается в постели, тревожа супругу - ему снятся кошмары. Они не дают человеку выспаться, и он ходит неуверенно, его сознание туманно. Сны так реалистичны, что Хаген всерьез путает их с реальностью. В них один и тот же персонаж, смазливый парень Нико, крутит роман с его Каролиной. И тоже непонятно - этот парень плод воображения или действительно существует и действительно крутит.

Болезненный сюрреализм наших снов и их прихотливое вторжение в реальность - тема, вечно возбуждающая фантазию киноавторов. На этой зыбкой границе существуют персонажи фильмов Дэвида Линча, и к нему в "Гипосомнии" есть прямые отсылы. Там обитают герои многих картин Ларса фон Триера - и теперь во снах Хагену, как бы прямиком из "Антихриста", постоянно является облезлая лисица с нехорошим выражением морды. Неотвратимо приходят на память коллизии триллера "Страх "Икс" Рефна, где герой тоже работает в охране, и тоже размытые видения заставляют его идти ощупью к разгадке таинственного незнакомца. Очень чувствуется влияние философичных экзерсисов Кристофера Нолана, о котором в фильме говорится впрямую, отсылая нас к волчку из "Начала". То есть в "Гипосомнии" мы оказывается в насквозь знакомом мире, уже хорошо отработанном предшественниками по жанру, и автор не скрывает, что пытается повторить любимые ощущения, когда-то пережитые в кинозалах.

Повторение пройденного бывает хорошо, когда становится не бледной копией, а ключом к новым открытиям, трамплином для нового рывка. К сожалению, в этом Бляйбтрою-режиссеру очень мало помогает Бляйбтрой-сценарист. Он не придумал никаких новых ходов. Он не заложил в фильм сколько-нибудь ясное знание о психологии персонажей в их "мирной жизни", о том, в какой фазе сейчас находятся отношения в этой разворошенной галлюцинациями семье. Реально ли любят супруги друг друга, или сновидческие измены Каролины - эхо измен реальных, результат давнего раскола? Мы ничего не знаем о характере Хагена, которого тот же Мориц Бляйбтрой с самого начала играет как человека психически больного, с заторможенными реакциями, с лунатической пластикой и сумеречным выражением опухших глаз.

Режиссер полностью сосредоточен на воспроизведении "линчевской" галлюциногенной атмосферы, когда и для героев и для зрителя главным ребусом становится размытая грань между сном и реальностью - она постоянно исчезает вдали, маня и играя, заставляя напряженно искать разгадку этого то ли сна, то ли действительности. Оператор Томас В. Киннаст замечательно справляется со своим делом: тона картины сумеречные, тревожно сизые, сверхкрупные планы пугают натурализмом, городской пейзаж полон тайных ловушек, монтаж то рваный, то нарочито заторможенный, - больное сознание становится стилевым акцентом фильма, оно определяет весь его тон. Параллельный монтаж слепляет два действия в одно, где персонажи начинают как бы подменять друг друга, запутывая и себя и зрителя. Непрерывно звучащая музыка Эрвина Киннаста хоть отмечена странным для такого кино дилетантизмом, но темна, беспокойна, мерцает и настраивает на ожидание жути.

Для героев и зрителей главным ребусом становится размытая грань между сном и реальностью

Весь этот загадочный полет в неизвестное грубо сбивается диалогами - то литературно выспренними, как, например, сентиментальные воспоминания о потерявшем семью детеныше тюленя, то рекордно примитивными, сугубо информационными, на уровне: "Ты, придурок, заткнись и слушай!" - "Ты живешь в каком-то своем мире… прими таблетки!" - "Может, съездить на выходные в Париж"? - "С чего вдруг? Ну, я пошла!"; они только обозначают ситуацию и не делают героев сколько-нибудь интереснее, не "цепляют". А ключевой вопрос, тот единственный, что волнует зрителя: "Что вообще происходит?!" - получит уклончивый ответ: "Все, что вы видите во сне, - это грани вашего подсознания". То есть ответ, с которого могла бы начинаться статья в Википедии, и который ни на пядь не продвинет нас к осознанию смысла абсурдного действа. Интерес теряется во всех случаях, когда происходящие на экране чудеса объясняются легко и просто: это - чудо! Перед нами как раз тот случай масла масляного.

Чуть заинтригует экзальтированный фармацевт, исследователь снов, который прочитает лекцию о природе сна, встряхнет чакры и расскажет о верованиях колумбийского народа ачагуа, который убежден, что сон есть продолжение реальной жизни. Во сне можно встретить свое второе "я" и с ним воссоединиться. Возможно, это и происходит в фильме. А возможно, отгадка в чем-то другом - чего только не привидится в ночном кошмаре!

Мне меньше всего хочется иронизировать над неудачей, которая, возможно, кем-то другим будет сочтена удачей. Этот фильм рельефней других показал нам ключевую проблему современного кино - и российского и европейского. Уметь играть в кино - вовсе не значит уметь писать сценарии и их ставить. Но, по заветам басни Крылова о пирожнике и сапожнике, сценарии упорно пишут режиссеры, а теперь и актеры - сами их играют и сами себя снимают. И очень сильный актер Мориц Бляйбтрой, не контролируя себя со стороны, без режиссерского взгляда играет монотонно, невыразительно, скучно. Мы видим на афишах знаменитые имена, идем с смотреть с большими ожиданиями и получаем любительский труд очень слабого литератора, успешно поставить который даже теоретически невозможно.

Многие наши уважаемые кинотворцы могут глядеться в этот немецкий фильм, как в зеркало.