"Гараж" показал архив нереализованных проектов

Новый проект "Настоящее время. Несовершенный вид", сделанный музеем современного искусства "Гараж", своему замыслу отчасти обязан пандемии.

Пандемия отменила готовые проекты, иные планы отложила на неопределенное будущее, а заодно ограничила представления о будущем пределом ближайших дней-недель-месяца. В этом смысле пять художественных проектов в статусе "отложены" из архива современного искусства "Гаража" - способ размышления о нашей жизни здесь и сейчас, о "новой нормальности" зависания между волнами пандемии.

С другой стороны, сюжет архивации несбывшегося - вполне себе вечный. Он источник вдохновения и для поэтов-романтиков, и для политиков-прагматиков. Поскрести по сусекам, чтобы рачительно использовать хорошо забытое старое как свежие идеи в изменившемся контексте, - обычное дело для сердцеедов и ветеранов идеологического фронта. Нереализованные проекты замечательны тем, что они равно отмечены травмой утраты и шансом на будущую жизнь. Если утрата отсылает к эстетике руин, то "большие надежды" - к поэзии расчета и чертежа.

Как раз поэзией прорыва в неведомое пленяла одна из самых известных выставок, представлявших невоплощенные проекты, - "Русская утопия: депозитарий". Сделанная Юрием Аввакумовым, она представляла итог его многолетних исследований архитектурных проектов, оставшихся на бумаге, от XVIII века до бумажной архитектуры. Архив оказывался хранилищем будущего.

Нереализованные проекты отмечены одновременно травмой утраты и шансом на жизнь

Наследником по прямой утопии авангарда выглядит проект Франциско Инфанте-Араны "Кинетическое освещение архитектурных сооружений Московского Кремля и мавзолея на Красной площади" (1968). Он представлен точным макетом Спасской башни и Красной площади, фотографиями автора с ним, схемой изменения цветового освещения и рассказом художника о том, почему проект не пригодился. Если ученики Шагала и Малевича расписывали дома, трамваи, заборы старого Витебска, превращая его в революционный город, то Франциско Инфанте-Арана готов был превратить Москву 1968 года в столицу кинетического искусства. Меняющееся по минутам освещение Кремля должно было стать переложением на язык света и цвета фуги Баха. Предполагалось, что этой волшебной мистерией света и цвета должен был управлять компьютер, которого художник в 1968 году в глаза не видел.

Проект Петра Белого, который предложил в 2016 году превратить парк Дворца культуры и техники завода "Красный Путиловец" им. И.И. Газа в Петербурге в "Парк Меланхолия", опирается на традицию эстетики руины, утраты. Но выбирает в качестве опоры не рисунки римских развалин Пиранези, а "Меланхолию" Дюрера. Гравюра Дюрера становится картой, на которую нанесен маршрут движения по парку. Этот же маршрут - в основе архитектуры экспозиции. В нишах, похожих на гробницы-склепы, покоятся обломки парковых статуй и монументов, гипсовая копия посмертной маски Ленина и мраморная голова с неразличимым, незавершенным "лицом". Эта невозможность взглянуть в лицо прошлому, "узнать" его, оказывается ключевой метафорой. Дело даже не в том, что Парк ДК им. И.И. Газа - род палимпсеста, среди слоев которого - эпоха конструктивизма, время неофициальной художественной жизни Ленинграда в 1970-х, остатки советской "монументальной пропаганды", поглощаемые природой, автостоянка на газоне вокруг торгового центра в эпоху торжества консьюмеризма. Парк вошел в пространство личной памяти. Там руины еще не стали руинами, но даже сложенная заново картинка прошлого встречает знакомым абсурдом и закрывает вход в рай ностальгии.

Помимо чертежа и руины, образом "несбывшегося" выступает желание. Желание всегда на пороге реальности, но не переступает его. Реализуясь, оно перестает быть желанием. Неудивительно, что статус вечного "несовершенного вида" обрел "Музей желаний" (1994-1995), придуманный Наталией Каменецкой, Олесей Туркиной и Виктором Мазиным. Он появился из проекта музея женского искусства. На исходе 1980-х проект был возвращением к проблематике, которая активно обсуждалась в России с середины XIX века до начала 1930-х, когда "женский вопрос" был объявлен решенным. Возвращение к нему в 1990-х при смене экономической формации было более чем актуально. Музей не был создан, но замысел трансформировался в архив проектов художниц, в том числе Веры Хлебниковой, Наталии Турновой, Татьяны Либерман, Марии Овчинниковой, Наталии Каменецкой... Представление женского взгляда - горячая новость и 30 лет спустя, а в 1990-х он выстраивался как диалог с "отцами", будь то Казимир Малевич или Николай Федоров. Тема русского космизма звучит, впрочем, приглушенно. Елена Губанова придумала инсталляцию для большого радиотелескопа Пулковской обсерватории. На карте звездного неба очерчена фигура Стрельца. А в Пулково около радиотелескопа - аскетичная комната, где лишь лампочка и абажур, и наушники. Надев их, можно услышать: "Ваня, иди домой". Пронзительнее этой не случившейся инсталляции только гениальный фильм Бронзита "Он не может жить без космоса".