В Москве открылась выставка "Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии"

Проект, казалось, обещал вполне камерную историю про дела давно минувших дней. Например, про дружбу поэта Василия Жуковского и художника Каспара Давида Фридриха. Или про обязательную остановку в Дрездене на пути в Италию пенсионеров Императорской Академии художеств - дабы копировать "Сикстинскую мадонну" Рафаэля. Да, эти разделы выставки - среди ключевых. Но камерной история не получилась. Романтизм рожден громокипящей эпохой, задавшей отсчет Нового времени Великой французской революцией 1789 года и отнюдь не завершившей его "Манифестом коммунистической партии" 1848 года Карла Маркса. Впрочем, выставка начинается не со взятия Бастилии, а с эпохи наполеоновских войн, которые равно способствовали культу романтического гения и рождению национального самосознания. А завершается - европейскими революциями 1848-1849 годов. Тогда на баррикадах в Дрездене в мае 1849-го рядом сражались молодой Рихард Вагнер (еще не написавший "Кольцо Нибелунгов"), Готфрид Земпер (тот самый, который построит оперный театр в Дрездене) и наш Михаил Бакунин.

Романтизм - это законное дитя Французской революции и эпохи Просвещения - пришел в Европу с лозунгом "Свобода, равенство, братство" и… войсками Наполеона Бонапарта. Это определило трагическую раздвоенность немецких, да и русских романтиков, их поиск опоры в национальном фольклоре и мистицизме, их ироническую рефлексию и философические размышления над загадками века. Вторжение французских войск Бонапарта в немецкие княжества способствовало тому, что немцы осознали себя не просто саксонцами, баварцами или прусскими подданными, а единой нацией. Ответом на вторжение Бонапарта в Россию стала "дубина народной войны" и осознание элитой народа как огромной самостоятельной силы. Национальная идея и мысль народная, которые определят во многом век XIX и XX в России и Германии, формируются, прежде всего, и благодаря мечте о свободе - народа, нации, личности. Неудивительно, что эта тема становится центральной для выставки, посвященной романтизму.

Зимний путь, или Все будет хорошо

Таким образом, первое, что делает выставка, - превращает романтизм из темы, любезной сердцу архивных юношей, читателей Батюшкова и Жуковского, поклонников Новалиса, братьев Шлегелей и волшебника Гофмана, в начало современного мира, пространство, в котором мы продолжаем жить и в XXI веке. Именно поэтому она становится местом встречи не только русской и немецкой культуры, но и живописи XIX века и современного искусства. Неподалеку от морских пейзажей Каспара Давида Фридриха с неизменными фигурами наблюдателей, повернувшихся к нам спиной, - эскиз Дмитрия Александровича Пригова "Видение Каспару Давиду Фридриху русского Тибета". Если Фридрих уводит взгляд зрителей в бесконечную даль, то у Пригова, напротив, бесконечность (или огромный глаз неведомого наблюдателя) смотрит на путника, присевшего отдохнуть у подножия газетных Гималаев. С пылающим алым цветом, сжатым трагическим пространством картины Федотова "Анкор, еще анкор!" неожиданно рифмуется экспрессионистский по духу перформанс эстонца Яана Тоомика "Водопад" (2005). Тут вопль отчаяния, заглушаемый водопадом, остается неслышным, как "Крик" на полотне Эдварда Мунка.

Насколько актуальным продолжает оставаться наследие романтиков ярче всего на выставке ощущается, пожалуй, в перформансах Гвидо ван дер Верве ("Номер 8. Все будет хорошо", 2007) и Андрея Кузькина "По кругу" (2008). Кузькин пять часов двигался в застывающем бетоне вокруг колышка, словно лошадь, поворачивающая мельничное колесо. Обреченность человека перед лицом времени, невозможность победить его застывающий бетон, даже видимая бесцельность движения не отменяет необходимости его продолжения. Работа акцентирует изматывающую монотонность, мучительную тяжесть усилия человека, который совсем не похож на романтического героя, но действует именно, как романтик. Гвидо ван дер Верве, напротив, идет по льду Ботнического залива перед громадой настигающего его ледохода так, словно нет ничего естественнее этой прогулки по трескающемуся льду. Он идет так, как могли бы, наверное, идти герои Каспара Давида Фридриха, любители северных морей и прогулок при луне. Кажется, что перед нами вариант "Зимнего пути" Шуберта, но переведенный на язык перформанса XXI века.

Приключение включено

Но главным событием встречи XIX и XXI веков на этой выставке стало то, что романтизм оказался в дружеских объятиях деконструктивизма. Последний представлен архитектурой одного из самых известных архитекторов мира Даниэля Либескинда. Проектируя пространство выставки, Либескинд заложил в него кольцевые структуры двух городов - Москвы и Дрездена, наложил их друг на друга, превратив в спираль, и разрезал осями координат. Земной осью, соединяющей города на карте Европы, и небесной, устремленной от "невозможности свободы" к небесам "свободы". Получился лабиринт, маршрут в котором выстраивает сам зритель.

Теодор Ребениц. "Италия и Германия". 1835. Альбертинум, Государственные художественные собрания Дрездена.

Пойдете в одну сторону - увидите подлинные сапоги Наполеона из коллекции Государственных музеев Дрездена, русские ружья, бывшие на вооружении во время войны 1812 года, и портреты русских офицеров. Пойдете в другую - найдете "Сикстинскую мадонну", скопированную Алексеем Марковым в 1832 году в Дрезденском музее, статью Жуковского об этой картине Рафаэля в "Полярной звезде" 1821 года. Между прочим, "гений чистой красоты" - это слова Жуковского, написанные именно о ней. Плюс - акварели домашних интерьеров дворянских домов, в которых репродукции и копии "Сикстинской мадонны" были так же обязательны, как иконы в красном углу.

Пойдешь в третью сторону - найдешь в бархатной нише мраморные бюсты великого князя Николая Александровича, будущего Николая I, и его жены Александры Федоровны. На оборотной стороне ниши - пейзаж К.Д.Фридриха "На паруснике" (1820), купленный будущим Николаем I во время поездки с женой к ее родственникам в Пруссию. Именно с его покупки начинается любовь к К.Д.Фридриху в России. Странно, что чувствительный император-романтик войдет в историю как Николай Палкин, виновник казни декабристов и жандарм Европы. Среди раритетов выставки - собственноручный рисунок Николая I, представлявший его версию декабрьских событий 1825 года. Преображенцы, выступившие в поддержку императора, и сам царь, пожимающий руку не венценосной особе, а офицеру полка (по тем временам - верх демократизма!), - тут главные герои. Рядом - сломанная наградная шпага боевого офицера 1812 года, участвовавшего в битвах от Березины до Парижа, - свидетельство гражданской казни и лишения дворянства одного из декабристов.

Пространство выставки становится пространством приключения. Острый угол может обернуться убежищем, где тихо звучит "Зимний путь" Шуберта, а дирижерская палочка Карла Вебера с нотами оперы "Орландо" лежит рядом с портретом Паганини. За белой занавеской прячется видеоинсталляция Билла Виолы "Плот". Виола не самый ожидаемый герой романтизма, но зато он посылает привет еще одному романтику и живописателю крушений - Теодору Жерико. Похоже, что ассоциации, переходы от одного раздела к другому в этом проекте едва ли не более важны, чем условные части, обозначающие любимые темы романтиков, будь то родина, свобода, искусство, Италия, природа, внутренняя жизнь...

Самое удивительное, что эта выставка открывает нам не только немецких романтиков (положа руку на сердце, не самых известных художников в России), но и отечественных авторов. Признаться, никогда в жизни не думала о Венецианове как о романтике. То ли дело "Последний день Помпеи" Брюллова или портреты Кипренского. Но, насмотревшись пейзажей К.Д.Фридриха, даже в летнем поле и крестьянке, сидящей к нам вполоборота ("Лето. Жатва"), написанными Венециановым, начинаешь обнаруживать черты фирменного романтического пейзажа. Того, где за далью - даль, где явь и сон меняются местами, а зрителю предлагается занять место персонажа.

Марион Аккерман, директор Государственных художественных собраний Дрездена

Фридрих Шлегель издавал журнал "Немецкий музей". Чем интересен был романтикам музей? И чем сегодня эпоха романтизма интересна музеям?

Марион Аккерман: В эпоху романтизма, который возникает в Германии в конце XVIII века, на первый план выходит идея национальности. Вопросы национальной принадлежности и собственной идентичности оказываются среди основных, которые обсуждаются в обществе. Именно в этот период возникают многие музеи - не только в Германии, но и во всей Европе.

Поиск самобытности определил интерес романтиков к искусству прошлого. Например, многие художники, в том числе из России, приезжая в Дрезден, копируют "Сикстинскую мадонну" в Галерее Старых мастеров. В архивных книгах фамилии русских художников, копировавших эту картину Рафаэля, занимают не одну страницу. В то же время художники из Петербурга и Москвы посещали Каспара Давида Фридриха в его мастерской.

Конечно, романтиков интересовали Средние века. Для них музей становится источником вдохновения, а Рим - местом встречи художников, в том числе из России и Германии. Но этот город сам по себе музей.

Почему эпоха романтизма сегодня вновь актуальна? С одной стороны, причина в социальном контексте: набирают силу правые популистские движения, обсуждаются новые понятия родины, идентичности. С другой стороны, романтизм помогает по-новому взглянуть на язык, отказаться от некоторых догматических представлений, служит для нас средством выражения.

Сегодня музеи остаются проводниками в прошлое. Музеи рассказывают о борьбе против колониализма, о проблемах расизма, участвуют в обсуждении давних исторических проблем. Но в то же время музеи неразрывно связаны с настоящим. Они должны уметь находить ответы на вопросы, звучащие сегодня.

На мой взгляд, в нынешней ситуации музеи играют беспрецедентную роль, поскольку они заслуженно пользуются доверием посетителей. Есть такой термин - "опосредованное общение". Для нас это возможность вести диалог при помощи искусства. Возьмем даже название нашей сегодняшней выставки "Мечты о свободе". Ее можно рассматривать в политическом контексте, можно рассматривать в контексте коронавируса и всех ограничений.

Алексей Венецианов. "Гадание на картах". 1842. Русский музей.

Почему русские и немецкие романтики искали корни национальной идентичности в Риме? Почему поиск самобытности шел рядом с интересом к античности?

Марион Аккерман: Во-первых, греческие полисы и Рим дали первые примеры республиканского правления, идеала свободы, ораторского искусства и свободной речи. Это такая первая форма демократии. Во-вторых, конечно, Рим - это античные руины. Руины - это фрагментарность, незавершенность, несовершенство. Они оказывались своеобразными декорациями, в которых оживало воображение художника. И - символом романтического пейзажа.

Наконец, был и прагматический аспект. Рим для многих становился своеобразным убежищем в политической ситуации начала XIX века. Во времена Наполеоновских войн распространялись идеалы Французской революции, а потом началась реставрация. В Саксонии эта борьба между свободой и реставрацией была очень напряженная. И в итоге вылилась в революцию 1848-1849 года. В ее кульминационный момент архитектор Готфрид Земпер и композитор Рихард Вагнер вместе боролись на баррикадах. Но революция была подавлена. Вагнер бежал в Париж, после чего пишет статью "Искусство и революция". Иначе говоря, был краткий момент свободы, а потом снова - полное закрытие.

Одним из героев для романтиков, например, для Бетховена, был Наполеон. Вначале он воспринимался как человек, который спас революцию. А затем он предает ее идеалы. Важна ли для выставки тема бонапартизма и отношений романтического героя и массы?

Марион Аккерман: Да, это важная для выставки тема. Один из важнейших экспонатов - сапоги Наполеона, которые хранятся у нас в Дрездене, в музейных собраниях. Это подлинные сапоги Наполеона, в которых он прошел всю Европу. Конечно, на многих портретах, немецких и российских, он предстает романтическим героем. И это очень заметно. Но мы не можем забывать о Наполеоновских войнах. Вот это разочарование в Бонапарте мы тоже пытались показать.

Хильке Вагнер, директор Альбертинума

Что для вас романтизм?

Хильке Вагнер: Во-первых, мы говорим не только о немецкой живописи периода романтизма, но и о музыке, литературе. На выставке мы хотели единое пространство искусства. Но, конечно, основное внимание уделяется именно живописи.

Вместе с нашими российскими коллегами мы пытались сделать очевидной невероятную актуальность тех тем, которые открыли романтики выставки. Кризис самоидентичности, опасение новой войны, эмансипация женщин - все эти темы по-прежнему важны и сегодня. Романтизм действительно является началом Нового времени.

Очевидно, что о свободе мечтают в несвободное время. Именно поэтому мы пригласили создавать пространство выставки легендарного архитектора Даниэля Либескинда, который показал и ограничения лабиринта, и возможность выхода из него.

Каждый век открывает Каспара Давида Фридриха заново. Что в его творчестве резонирует с днем сегодняшним: мистицизм, поиск свободы, его переклички с современным искусством?

Хильке Вагнер: Поразителен тот факт, что русское общество очень рано открыло для себя творчество Фридриха. И император Николай I, и поэт Василий Жуковский, и многие русские художники не раз посещали его мастерскую. Его работы покупали, поэтому великолепная коллекция его живописи есть в Эрмитаже. В Германии же он получил известность уже после смерти. Хотя официально Каспар Давид Фридрих был профессором Академии художеств, ему запрещено преподавать из-за его новаторских идей. Он занимал достаточно радикальную политическую позицию. Например, во время Наполеоновских войн он финансировал покупку военной формы и вооружений для художников, которые участвовали в освободительном движении против армии Бонапарта. И это при том, что Саксония в то время была союзником Наполеона.

Жанр романтического пейзажа во многом формируется именно в его творчестве. Если вы вспомните его работу "Двое мужчин, созерцающих луну", то он выводит зрителя за рамки картины. И, конечно, природа для него была очень важна. Сегодня эта тема обретает новую актуальность.

Существует ли интерес к романтизму сегодня в Германии?

Хильке Вагнер: Интерес к этой эпохе огромен. К примеру, в Дрездене сейчас разворачивается горячая дискуссия о национальной идентичности, о том, что такое понятие родины сегодня, как этот выбор связан со стремлением к свободе. Это все темы, которые первыми начали обсуждать романтики. Кроме того, многие художники жили в то время в достаточно стесненных экономических условиях. Тот же Каспер Давид Фридрих отнюдь не был богатым человеком. И сегодня люди тоже живут в непростой ситуации. Так что перекличек с нашим временем много.

Немецкий романтизм исследован очень хорошо. Тем не менее, были ли неожиданные для вас открытия в ходе подготовки выставки?

Хильке Вагнер: Готовя этот проект, мы смогли реставрировать ряд работ. И открыли новую работу Карла Густава Каруса. Раньше она считалась работой неизвестного художника. К сожалению, в России этот художник не очень известен. Но надеюсь, что выставка поможет познакомиться с его творчеством.

Благодаря работе с коллегами из России я заново открыла для себя искусство Алексея Венецианова и Александра Иванова. В подготовительных этюдах Иванова можно проследить, как он соединяет в своих рисунках образ натурщика и античной скульптуры, мужской торс и женскую голову… Его художественное исследование женского и мужского начала сегодня выглядит очень современным.