22.08.2021 22:47
    Поделиться

    Патриарх отслужил воскресную Литургию в храме Христа Спасителя

    На сравнении двух достоинств человека - по Достоевскому (он несет в себе образ Божий) и по Горькому (человек - это звучит гордо) - построил сегодня свою проповедь патриарх Московский и всея Руси Кирилл, отслуживший воскресную литургию в храме Христа Спасителя. Наш корреспондент побывал на ней.
    РИА Новости

    Храм Христа Спасителя не переполнен, но и не пуст. Свечницы шутят. Открыт проход к мощам святых. В храме тишина. До Часов, предваряющих Литургию, еще несколько минут.

    Неожиданно пуста журналистская загородка с неизменной табличкой "Пресса". В начале ковидной истории это было единственное наполненное людьми место, весь огромный храм был затемнен и пуст. Сейчас освящен и светел. Патриарх появляется без торжества встреч и облачений, первой литургической фразой "Благословенно царство…", так что даже и немного не веришь, что это патриарх.

    Вступает хор, и пение почти сразу забирает тебя на молитву, от которой уже не отвлечься.

    Я очень люблю пение высокопрофессиональных хоров, с настоящей хоровой культурой консерваторского уровня, лучше всего выраженной фразой "органное звучание русского хора". Я видела, как в Италии на гастролях лучших русских хоров с духовной программой изысканные светские модники и утонченные ценители простаивали многочасовые концерты стоя.

    И то, что мы выбрали веру благодаря высокому воздействию на души русских послов литургической службы и пения, по-моему, сказывается до сих пор. Хор забирает твое внимание и неведомой волной несет куда-то выше того, что было с тобой до сих пор.

    На священниках - белые одежды - в честь праздника Преображения Господня - который по знаменитой строке Пастернака "по старому шестое августа, Преображение Господне" знает весь светский люд.

    У патриарха под белой епитрахилью и фелонью - серо-голубого цвета подрясник с тончайшей вышивкой по краю. Но смотрится это не изыском и не шиком, а какой-то замечательной опрятностью и человеческой тонкостью, деталью скромности и чистоты.

    Я не была на патриарших службах почти полтора года. Не пропуская почти ни одной его службы в первом ковидном Великом посту, после пасхи уехала к маме в отпуск, мы заболели всей семьей ковидом, слава Богу, выздоровели, но реабилитация старенькой мамы пришпилила меня к работе на дистанте в далекой степной глуши - в 1000 км от Москвы.

    Каждый раз, получая по почте приглашения аккредитоваться на службу патриаха, отписывалась сожалением. Патриашие службы были среди того, чего не хватало остро. Журналисты патриашего пула, все зная изнутри и по-другому воспринимая, связаны с ними какими-то почти жизненными нитями.

    Но полтора года устало слушая от нецерковного народа еще в Москве набившую оскомину пургу про охрану, золото, часы и дорогие автомобили, я только отвечала, что дорого бы отдала за то, чтобы побывать на патриаршей службе.

    Главный момент для светского журналиста - попытка понять, вглядываясь в лицо патриарха и слушая его голос, улавливая тон и настроение, тот неизменный психологический месседж, который неизменно транслируется нам, ведь патриарх же человек.

    Я помню жесткость и силу в патриаршем лице, помню неожиданные мир и спокойствие сквозь напряжение молитвы.

    Чтобы вглядеться в патриаршее лицо, спешу в выгородку для прессы, она ближе к священнослужителям. Но успеваю прочитать только горячую и быструю волну молитвы, уверенности в ее силе, и в своем обращении к Богу, как ко мне привязывается охранник. На него не действует редакционное удостоверение, он уверен, что место для прессы - это нынче "чистая зона", а никакой аккредитации прессы на патриаршию службу не было и быть не должно.

    Надивившись на молодых людей в форме с надписью ОМОН, в шокирующую вразвалку стоящих среди сосредоточенно молящихся людей, снова возвращаюсь к службе, пение и слова молитвы не выпускают из чего-то более важного, чем житейские стычки.

    Увидеть поразившие меня когда-то в полупустом храме часы в алтаре не могу - по вине охранника, сместившего мне точку зрения. Видно только лица сослужащих патриарху священников, в которых есть тоже своя неписаная, одновременно знакомая и новая манера держаться. Вот священник - руку на отсечение отдам - из интеллигентов, вот человек с особой алтарной статью пожилого возраста, вот молодой с изысканной и, видимо, постоянно практикуемой простотой, а вот молодой священник, чем-то удивительно похожий на изображения апостолов.

    Расстраивает только жиденькое пение прихожан, когда смолкает хор. Стараемся с соседом по веревочке, отделяющей пустую зону для прессы, хоть как-то обозначить пение, созвучное тому, как служит патриарх.

    А патриарх на этой службе похож на распорядителя пира. Все ему свои, всех он знает, и всех поднимает на крыло несомненной молитвы. Вера, звучащая в голосе, уже даже и не вера, а знание - бьющееся знание о том, что нас слышат. И когда он просит для нас милости у Бога, я прошу о маме, оставленной с болячками в степной глуши. Под несомненность его молитвы прошу.

    Вечером брат удивленно говорит, что у мамы, кажется, все прошло. Я 30 лет в Церкви, я не верю в автоматическое исполнение молитв, я знаю, что можно вернуться из монастыря и найти дома близких не выздоровевшими, но заболевшими. Но бывает почти ощущаемое пространство несомненной молитвы, поднимающей тебя на свое крыло, раз твое пока слабовато.

    Поделиться