В РАМТ играют "Блоху" Замятина

А главное, Лесков суммировал легенды о русских самородках типа Кулибина и Ползунова и отлил их в архетип. Филологи замечали, что именно по образцу "Левши" писались постсоветские жития ученых (Вавилова, Туполева, Королева): то взлет, то посадка, то царские почести, то тюрьма и сума.

Пьеса Замятина написана по мотивам Лескова и по заказу МХАТ-2, театра, который РАМТ считает своим предтечей. Дистанция между прозой и пьесой - как между "Золушками" Андерсена и Шварца. Замятин ввел дух балагана ("город Тула у нас слабый, придешь девкой - уйдешь бабой"), секреты интригующих загадок, легкий намек на любовную интригу и альтернативный счастливый конец.

Игра здесь сочиняется прямо на глазах у публики скоморохами-халдеями.

Вавилонские халдеи - жрецы-маги, алхимики и астрологи. Русские халдеи - участники "пещного действа" по библейской Книге Даниила, которое играли на святки в Москве XVII века. Вот и в спектакле героев то и дело ввергают в печь (большой малиновый рукав), откуда они выходят воскресшими или помолодевшими.

Режиссер Александр Пономарев - мастер литературного театра. В "Победе над солнцем" он пересочинил легендарную постановку футуристов, а в "Шамане и Снегурочке" умудрился скрестить Островского и Хлебникова. Текст Замятина он сократил самую малость, все мотивы сохранил. Но давние постановки МХАТ-2 (1925) или БДТ (1926) реконструировать не собирался.

Замятин написал пьесу полемическую. В раннем СССР в русском народе видели сплошных обломовых, в прошлом - лишь тьму беспросветную, жизнь сочинялась заново, на повестке - мировая революция. Замятин же нарочно сгустил русский дух в этакий концентрат: дважды два у нас тоже четыре, но по-русски это как-то бойчей выходит. В спектакле этот полемический задор почти не чувствуется: балаган - он и в Лондоне балаган.

Замятин написал пьесу политическую. Советская Россия понимала себя островом почище Британии: кругом осаждают враги, а пуще всего гадят британские шпионы (Сидней Рейли, Брюс Локкарт, даже Сомерсет Моэм отметился). Замятин - англоман, поживший в Британии, - превратил эти фобии в откровенный фарс.

В спектакле вышло еще смешнее. Два халдея (Юрий Григорьев и Александр Пахомов) играют попеременке то тульских мастеровых, то аглицких златокузнецов: ну чистые агенты МИ-6 (правда, атаман Платов их перевербовывает на раз-два). Левша скрывает свой секрет как мальчиш-кибальчиш, которого пытают буржуины, желая выведать главную военную тайну. Хотя вся его тайна сводится к пословице: подковать было козла, чтобы мерин не падал.

Левша (Андрей Гальченко) и в пьесе, и в спектакле - герой не вполне лесковский. Это гунявый и виктимный юнец - впрочем, не без бойкости; но кого же в балагане бойкостью удивишь. Жизнь его состоит из одних несчастий, царские милости у него отжимают, зато в финале он обретает желанную Машу.

Хороша Маша (Дарья Рощина). "Девка Машка, купецкая дочь, ей каждую ночь невмочь - об Левше скучает, ни питья, ни пищи не принимает, чем живет - неизвестно, а вид имеет прелестный". Все по написанному и сыграно.

Неплох и казак Платов (Артем Штепура). По роли ему достались лишь луженая глотка и пудовый кулак - но выглядит и звучит вразумительно.

Но особенно хорош царь (Данила Богачев). Играть ему вроде бы совсем нечего, но внимание публики он умудряется приковывать неотрывно.

В спектакле есть еще живой оркестр (баян, туба, кларнет и скрипка). Гулливерова игра с предметами (невидимая блоха, огромный мелкоскоп, гигантский чубук на колесиках). Универсальное средство передвижения здесь - помесь ковчега и тачки. Волшебный телефункен. Ящик, называемый балаганом, но больше напоминающий кукольный вертеп, и еще куча разнокалиберных шестеренок и колесиков (художник Андрей Тюпикин).

Впрочем, у меня есть претензия. Все эти причиндалы как-то плохо работают - а в идеале они должны вести сложный собственный танец на втором плане. Да и визуальность могла быть убедительней: где роскошный викторианский стим-панк? где тульский царь-самовар - огонь, вода и медные трубы? где пряник тульский - токарев модернизированный складывающийся?

Как бы то ни было, на узеньком пространстве малой сцены спрессовано множество предметов и людей (а они там еще петь и плясать умудряются). Помножьте-ка каламбуры Лескова на скоморошины Замятина да на выдумки постановщиков. Зрителю нелегко понять, чем же его все-таки потчуют, и различить все ингредиенты этого варева.

Но послевкусие остается богатое.