Юрий Норштейн вернулся в родной двор с авторской выставкой

Юрий Норштейн нечасто выходит к людям и еще реже говорит длинные речи. Но для открывшейся на прошлой неделе своей выставки "Снег на траве" сделал исключение, позвав всех к себе домой, в свой двор.

Двор норштейновского детства выстроился сейчас в фойе Еврейского музея - а где-то в этих местах в Марьиной Роще он и располагался. Двор обнесен высоким забором из настоящих досок, с обеих сторон разрисованным, раскрашенным Норштейном и его женой Франческой Ярбусовой, заклеенным листочками с каракулями-черновиками-набросками, портретами друзей и автопортретами героев. В самом дворе танцуют под играющий "Песню извозчика" патефон вырезанные из картона герои детства художника и режиссера, ставшие героями его мультфильмов. Некоторые из них лезут через забор - как мальчишки 40-х, чтобы с той стороны спрыгнуть и соединиться с пацанвой современной Марьиной Рощи (это эскиз сцены "Похороны птицы", не вошедшей в "Сказку сказок").

И по этому уютному дому-двору, в котором ты и сам чувствуешь себя как в доме своего уже детства, полном любимых тобой героев, и дальше, по экспозиции эскизов к "Шинели", к "Сказке сказок", к "Зимним дням", к полузабытой, но не переставшей заколдовывать заставке к "Спокойной ночи, малыши", ходил на открытии выставки Юрий Борисович. Читая стихи, откровенно отвечая на вопросы, вспоминая молодость, друзей, родителей, коллег, рассказывая о сделанном и о несостоявшемся.

Набросок к "Любви поэта"

Фильм о Маяковском я так и не снял - а вот этот эпизод придумал до конца: поэт идет с любимой и читает ей стихи.

Она с раздражением бросает ему что-то резкое, и он рвет написанное на мелкие клочки, они летят на мокрый тротуар, падают на прохожих, и каждый, когда его коснется листочек, возгорается пламенем "немыслимой любви". А потом я узнал, что Маяковский действительно читал Лиле Брик любовную поэму "Дон Жуан", на что та раздраженно сказала: "Володичка, ну опять о любви!" И Володичка разорвал поэму и пустил по ветру.

Зонтик для тещи

... А за ней вон журавль бежит с зонтиком. Эта сцена - отголоски сюжета из нашей жизни. В 70-х мы снимали дачу в поселке Пионерском. Было такое же, как на рисунке, начинался дождь, я вышел на дорогу с зонтом - и вдруг вижу навстречу идущую тещу, с которой накануне мы не сошлись во мнениях о воспитании Бори. Проходя мимо, я всучил ей зонт и пошел дальше. Франечка потом рассказывала, что мама пришла домой очень довольная.

Портреты

Выставляю свою живопись впервые, ее немного, и все работы связаны с какими-то историями. Вот Франческа. Моя подруга Наташа. В начале 60-х мультипликация меня совсем не интересовала, я очень хотел из нее уйти. Но 6 томов Эйзенштейна сделали свое дело - я заболел режиссурой. Это была чистая случайность, не кокетничаю. Но иногда жалею, что не упорствовал в стремлении заняться живописью.

Голова Акакия Акакиевича

Мне хочется, чтоб он себя вел, как в документальном кино: будто мы его снимаем скрытой камерой. Важна именно эта возможность приблизиться к персонажу, показать его крупно - со всей мимикой, которая обязательно "тащит" за собой психологию.

Эскизы к "Ежику в тумане"

Работа над фильмом шла очень тяжело, мы выпили кастрюли корвалола. Почему Ежик такой? Да потому что Франческа такая! В мультипликации количество ежиков, сами понимаете, зашкаливает, но наш - это уникальная индивидуальность. Даже сама Франя не всегда может его воспроизвести. Своей текучестью, неопределенностью он похож на Джоконду.

Деталь

Тикусай щелкает вшей

"Безумные стихи... Осенний вихрь.../ О, как же я теперь в своих лохмотьях/ На Тикусая нищего похож!" - это Басе, самое начало его цикла "Зимние дни", строки, доставшиеся мне в проекте "Сцепленные строфы", придуманном японцами в 2003-м.

Фото: Сергей Куксин

Строфы цикла были розданы режиссерам из разных стран, каждый делал свой 30-секундный кусок как считал нужным - затем отдельные сюжеты складывались воедино.

Это рука моего героя Тикусая, щелкающего на себе вошь. Делая рисунок, я изучал, как именно "щелкается" вошь. Прозаическая вещь, но ее тоже надо отрисовать! Жест в мультипликации - это для меня все. Я уверен, что художник должен пройти тяжелейший путь, чтобы приблизиться только к одному жесту героя. Творчество вообще - тяжелое дело, но когда появляется результат - нет упоительнее состояния! Ты прошел, вышел и открылся в другом, необъяснимом пространстве.

Я экранизировал эти три строки девять месяцев. Всегда хочется легкости дыхания...