80 лет назад две женщины выжили после расстрела в Багеровском рву

Роды в карцере

Раиса Белоцерковская работала продавцом в комиссионном магазине Керчьторга. Накануне войны Рае исполнилось 27 лет, она уже была матерью двоих детей и на последнем месяце беременности третьим. Большая еврейская семья жила на улице Войкова, 8.

16 ноября 1941 года немцы в первый раз заняли Керчь, а уже 27 ноября по всему городу были развешены объявления: "29 ноября все евреи обязаны явиться на Сенную площадь к 12.00, имея при себе трехдневный запас продуктов".

"Мои родные пошли, а я не захотела, тем более, что была беременна и мне было тяжело ходить, - вспоминала Раиса. - Мать, отец, две сестры, золовка и двое детей пошли. Я осталась, со мной остались сын трех лет, дочка пяти лет и 12-летний брат Израиль". Младший брат побежал провожать родню, а когда вернулся, рассказал, что площадь оцепили и всех евреев отводят в тюрьму.

Анна Хойтович перед войной работала заведующей стеклотарой на местном консервном заводе. Они с дочерью были в числе тех, кого под конвоем увели с площади. В растянувшейся колонне поползли слухи, что евреев будут отправлять на спецпоселение. Кто-то говорил, что на самом деле их ждет концлагерь. То, что обреченных ведут на смерть, никто даже не мог предположить. Тюрьма была переполнена, людей было так много, что часть арестованных на ночь оставляли просто во дворе под открытым небом. Хойтовичей поместили в небольшую камеру, где уже находились 18 человек.

"На третий день стали забирать детей. Начальник тюрьмы ходил по камерам и объявлял, чтобы матери, у кого есть дети до восьми лет, выпускали их во двор для отправки, но куда, никто не знал, - рассказывала Анна. - После детей стали вывозить женщин, причем давали указание вещей с собой не брать, обещая потом все доставить в целости".

Раису Белоцерковскую вместе с детьми арестовали 20 декабря по доносу. На допросе от нее добивались показаний, что она связана с партизанами, но женщина все отрицала, сказала лишь, что она еврейка, а муж - крымский татарин. По слухам смешанные семьи не репрессировали, но это не помогло. Ее и детей бросили в камеру, где находились 78 человек. Без воды и еды они провели девять дней. Лишь однажды на Рождество окошко на двери камеры открылось, и внутрь бросили связку сушеных бычков. В эти дни Раиса родила третьего ребенка.

"Находясь в тюрьме, я родила девочку в карцере, куда меня поместили для родов, - вспоминала женщина. - После родов в камеру зашел немец и русский полицейский, последний отнял ребенка и бросил его в парашу. Я из параши выхватила дочь и прижала к груди".

"Мамочка, мы все погибаем"

Перед отправкой на казнь во дворе тюрьмы уже вовсю свирепствовали полицаи. С людей снимали одежду, выбивали прикладами и вырывали зубные коронки, отбирали украшения и ценные вещи.

"Все равно вас всех в 11 часов расстреляют", - выкрикивали охранники. Но даже тогда несчастным не верилось, что все это правда и их ждет ужасный конец.

К месту расстрела грузовики везли людей через весь город, мимо консервного завода, где до войны работала Анна, мимо железнодорожной станции "Керчь". Рядом с водителем сидел только один автоматчик, в кузове охраны не было, но сзади шла машина с вооруженными полицаями. Двое подростков, в том числе брат Раисы Израиль, сумели убежать, перепрыгнув через борт, но других настигла пуля. Когда обреченные прибыли на место казни, началась сильная пурга, противотанковый ров уже почти доверху был наполнен трупами.

"У меня от ужаса потемнело в глазах. Полицейские стали вытаскивать женщин и детей из машин и тащить их к краю рва. Все обреченные кричали нечеловеческим голосом, дети плакали, были раздеты и разуты, - вспоминала Раиса Белоцерковская. - Когда очередь дошла до меня, ко мне подошел полицейский Салодовников и начал срывать с меня одежду. Я осталась в рубашке, босиком, со мной было трое моих детей. Рядом была девушка, Соня Дашевская, нас погнали ко рву, и немцы стали стрелять. Соня успела сказать: "Ах, как хочется жить!" Я тоже крикнула: "Стреляйте, паразиты, скоро вам тоже будет конец". В это время раздался выстрел".

Многие жертвы этой чудовищной казни знали своих палачей. Помимо немцев, в расстреле участвовали добровольцы из отряда Керченской полиции. Владимир Садовников, Михаил Хорошун, Петр Рыбка, Салодовников, Раджабов, Козловский и другие сами вызвались участвовать в казни и делали это с животным остервенением. Добивая своих жертв, а после деля между собою вещи. А ведь всего лишь месяц назад с этими людьми они ходили по одним улицам, здоровались, может быть, перебрасывались шутками.

"Нас всех поставили спиной к извергам, - вспоминала Анна Хойтович. - В тот момент моя дочь сказала: "Мамочка, мы все погибаем". Раздался выстрел, и я потеряла сознание".

Воскресение

"Когда я очнулась, увидела, что залита кровью. Пуля прошла на вылет в лопатку и вышла под челюстью. На руках лежал новорожденный ребенок, а рядом сын и дочь, я снова потеряла сознание", - рассказала следователям Раиса Белоцерковская.

Второй раз женщина пришла в себя в темноте, было около шести вечера. Палачи уже покинули место казни. Раиса поняла, что может двигаться. Простившись с детьми, женщина доползла до ближайшей деревни, там ее приютил местный житель Тимофей Оникиенко. А буквально на следующий день фашистов выбили из Керчи, она была спасена.

Анна Хойтович пришла в себя, когда изуверы еще ходили между людьми, добивая раненых и собирая урожай мародеров. Анна лежала на теле своей мертвой дочери. Рядом с ней полицай вырывал у женщины коронки. Анна слышала, как он крикнул: "Еще дышит, добей в голову".

"Видимо, я периодически теряла сознание, потому что не помню, как меня закапывали, - вспоминала Анна. - Очнулась я уже забросанная землей. Стряхнула ее, земли было немного. Нашла какую-то тряпку и так просидела, пока не начало светать".

В рассветных сумерках Анна сумела добраться до города, соседка Любовь Цвелик обмыла ее и перевязала раны. На попутной подводе Анна добралась до Феодосии, где ее приютила Прасковья Кукуречкина. Там и дождалась прихода наших.

В противотанковом рву у поселка Багерово в ноябре-декабре 1941 года расстреляли семь тысяч керченских евреев. Позже там же оккупанты расстреляли несколько сот жителей поселка Самострой, около Камыш-Бурун, людей разных национальностей. В январе 1942 года следователи и журналисты, в числе которых были Дмитрий Бальтерманц и Евгений Халдей, задокументировали преступления нацистов. Багеровский ров стал первым в истории свидетельством холокоста. Собранные в Багерово материалы представили на Нюрнбергском процессе.

Понимая, что пощады не будет, каратели, участвовавшие в казнях советских граждан в годы оккупации, бежали вместе с фашистами из Крыма. Некоторые из них, как, например, уроженец села Мишен (Нахимово) Красногвардейского района Александр Шевченко, были схвачены в Румынии и после дачи показаний приговорены к высшей мере наказания. Других искали долгие годы.