Тем временем, ГИМ предложил свой поворот темы. Кураторы не только сопроводили картины рассказом о судьбах девушек, изображенных на портретах (среди них, например, Катенька Нелидова, которая обретет огромное влияние во время царствования Павла I), но включили эти портреты в рассказ об истории Смольного института - первого в России государственного образовательного учреждения для женщин. Поэтому рядом с портретами учениц - портреты Екатерины II и Ивана Ивановича Бецкого, для которых Смольный институт стал важнейшим проектом жизни, золотые медали и бант с вензелем Екатерины II, которыми награждали отличившихся выпускниц.
Гораздо меньше сказано об истории создания портретов. О ней немного известно. "Единственное архивное свидетельство, с абсолютной очевидностью связанное с этой серий полотен, - строка в реестре "высочайших повелений" Кабинету императрицы за август 1772 года об уплате "Академику Левицкому за два портрета благородных девиц 200 рублев", - замечает куратор нынешней выставки Г.Н.Голдовский. И добавляет, что в этом же деле на другом листе есть уточнение: "По письму действительного тайного советника Бецкого". Сам факт заказа этих портретов выглядит удивительным. Живописный портрет по тем временам очень дорогое удовольствие. Его могли позволить себе состоятельные вельможи, замыслившие создать портретную галерею предков. Другой вариант - парадные портреты императрицы или ее приближенных для заведений, созданных под их началом. Кто будет заказывать портреты учениц, некоторые из которых, как Глафира Алымова, любимица Бецкого, были к моменту окончания круглыми сиротами, практически все - детьми из обедневших дворянских родов? Где их планировалось показывать? В самом Смольном институте? В доме Бецкого? Вряд ли в Зимнем дворце… Павел I отправил их в Петергофский дворец, где они украшали большую гостиную вплоть до Февральской революции 1917 года.
Можно предположить, что эти портреты, точно так же, как и Смольный институт, принадлежали к числу тех проектов Екатерины Великой, которые закладывали основание будущего страны. Это сегодня девочки, запечатленные с арфой, в театральных костюмах в институтском спектакле, в парадных форменных платьицах (коричневых - для самых маленьких, с 6 до 10 лет, серые, синие и белые - для следующих классов) и даже с вакуумным насосом выглядят героинями галантного XVIII века. Но вообще-то вряд ли арфа и вакуумный насос были атрибутами домашнего обихода женщин даже высшего общества в 1770-х годах. Скорее, эти девочки, "стоящие с веком наравне", просвещенные, грациозные, говорящие свободно на французском, изучавшие математику и физику, а не только Закон Божий, с некоторыми из которых Екатерина II лично переписывалась, были тем "пилотным проектом", который должен был доказать правильность выбранного императрицей пути.
Конечно, речь об образовательных реформах. Они должны были превратить Россию в современную державу, которая могла бы гордиться не только победами оружия, но и успехами просвещения и науки. "Корень всему злу и добру - воспитание. (…) Достигнуть же сего последнего с успехом и твердым исполнением не инако можно, как избрать средства к тому прямые и основательное, то есть произвесть сперва способом воспитания, так сказать, новую породу или новых отцов и матерей, которые детям своим те же прямые и основательные воспитания правила в сердце вселить могли, какие они получили сами", - писала Екатерина II в "Генеральном учреждении о воспитании обоего пола юношества". Создание государственной системы женского образования было ответом на этот вызов эпохи. Екатерина ответила на него созданием Смольного института.
Смольный институт, хоть и размещен был в зданиях монастыря, создавался по образцу старейшей в Европе женской закрытой французской школы в Сен-Сире. Созданная в 1689 году под Парижем, та предназначалась для воспитания дочерей небогатых дворян. Точно так же и Екатерина II приказала распространить указ об учреждении Воспитательного общества благородных девиц по всем губерниям страны. Как и школа в Сен-Сире, Смольный был закрытым учреждением. В первый набор брали девочек 5-6 лет, свидания с родными были чрезвычайно редки и только в присутствии персонала. На 12 лет Смольный и однокашницы становились их семьей. Более того, одной из первых руководительниц Смольного стала выпускница школы в Сен-Сире Софья Ивановна де Лафон. О ней девочки и после выпуска вспоминали с огромной теплотой и благодарностью.
Пока были живы Екатерина II и неутомимый Иван Иванович Бецкой, суровость изоляции от родных и внешнего окружения, равно как и беспощадная строгость внутреннего распорядка смягчалась интересом патронов к проекту. Но та атмосфера праздника, полудетской-полутеатральной игры, которая пленяет в портретах воспитанниц, написанных Левицким, совпадает лишь отчасти с теми воспоминаниями, которые оставила, например, Глафира Алымова (в замужестве Ржевская). Она сразу после выпуска стала фрейлиной Екатерины II, была одной из лучших арфисток того времени. Ей и ее мужу Алексею Ржевскому Державин посвятил оду "Счастливое семейство". Тем любопытнее, что она начинает свои воспоминания с защиты "институток": "При всеобщем однообразии, резко выдаются характеры девушек, воспитанных в наших заведениях… Так называемая оригинальность их, которую осмеивали многие, имела весьма хорошие стороны. Из них вышли прекрасные супруги. Им приходилось бороться против существующих предубеждений против институтского воспитания, встречаемых даже в собственной семье, и против общего нерасположения. Во всех испытаниях они действовали прямо, энергично защищая свои правила. Лишь немногие из них отступили от данного им хорошего направления".
Это полемическое начало поразительно для мирных мемуаров бабушки. Но оно отчасти объясняет тот груз ожиданий, который был возложен на плечи юных выпускниц. Не то, чтобы они должны были выполнить миссию дона Руматы в Арканаре (если вспомнить культовый роман Стругацких), но их воспитывали для жизни в просвещенном будущем, а десантировали в настоящее. Шок от этой встречи с "реальностью" Глафире Ивановне был памятен даже в старости.
Не менее важным для представления "новой породы" людей был выбор живописца. По остроумному замечанию Михаила Алленова, "собрание персон на раннепетровских портретах выглядит так, как если бы им было сообщено известие, то они из небожителей пожалованы в госслужащие". Это пренеприятное известие особенно странно влияло на женские портреты. "Сии персоны оказываются лишены того монопольно женского качества, которое существует и может быть "схвачено" лишь в игре оттенков. Качество это - прелесть, грация", - пишет Алленов. Талант и опыт Левицкого были очень кстати, потому что он сумел передать и детскую непосредственность моделей, и серьезность их отношения к занятиям, их грацию и очарование юности.
Портретная серия "Смолянок" была столь же яркой, тонко исполненной, полной жизни, как и замысел Екатерины II и Бецкого. Она представляла лицо новой России - просвещенной, умной, элегантной, европейской. И у этой России было лицо юных красавиц.
Интересно, что эту функцию представления страны как европейской державы "Смолянки" выполняли даже почти век спустя. В 1862 году три портрета из семи отправились представлять живопись русской школы на Всемирной выставке 1862 года в Лондоне. Рецензент тогда восторженно назвал Левицкого "Гейнсборо, Рейнолдсом и Рамзеем в одном лице". Кстати, тогда после Лондона три портрета "Смолянок" впервые приехали в Москву. Понадобилось чуть больше 150 лет, чтобы все семь портретов воспитанниц Екатерининской эпохи приехали в Москву. В то самое будущее, которому героини портретов и должны были послужить.