Поделиться
Разместили нас всех в одной комнате какого-то лагеря на природе: Соловьев, Родион Нахапетов - Радик, как все его называли, и я. По утрам Радик уходил в море куда-то так далеко, что ждать его обратно можно было часа через полтора - он был первоклассным пловцом. Вечерами травили анекдоты, и Сергей хохотал так, как больше не умеет никто - буквально лез под кровать от хохота.
Для меня такое умение смеяться всегда было признаком очень хорошего человека.
С той поры мы всегда были на "ты". Как и со многими ныне классиками, с которыми нас сдружил тогдашний Союз кинематографистов, который был и нашим клубом и нашим общим домом - мы оттуда не вылезали. Потом были еще в каких-то поездках. Потом поездки прекратились, потому что Союз иссяк и перестал быть домом и клубом. Но такие добрые отношения подмочить не могло никакое время.
Ты уже очень долго снимаешь "Анну Каренину". Что это - муки творчества или, как всегда, денег нет?
Сергей Соловьев: Никаких мук творчества там нету. Наоборот: каждый раз приступаю к съемкам с упоением, но каждый съемочный период - а их у нас было четыре или пять - кончался тогда, когда кончались деньги. Так что все наоборот: отдыхаю во время съемок, а между съемками и начинается самая гробокопательская работа: поиск денег. Это дикая работа. Ну представь себе: ты идешь по улице, к тебе подходит человек и говорит: дай, пожалуйста, полмиллиона. Долларов! И еще представь, что творится у меня в голове в этот момент, когда я прошу дать полмиллиона. С чего он должен их давать?! Придурочная ситуация во всех смыслах. Но других способов нету, и приходится этим заниматься.
И все-таки глупый вопрос: почему сегодня ты вообще взялся за этот роман?
Сергей Соловьев: Мы с тобой старые товарищи, и ты знаешь, что я мог бы сейчас выдать с десяток убойных концепций на этот счет. Например: понимаете, в чем дело, это не позитивистский русский роман. Это роман таинственный, мистический, это самый первый роман русского Серебряного века. Века еще не было, а роман уже был. Я так говорю, потому что так думаю. Без не-позитивистского мышления понять героиню нельзя. Люди с позитивистским мышлением думают: что же это за сука такая, жила с хорошим человеком, который ее обожал и пылиночки с нее сдувал, и у них был сын, которого они оба обожали и готовили к большой прекрасной жизни в прекрасной стране России. И при всем этом она бросилась флиртовать с каким-то офицером, парвеню. И еще этого офицера замучила: не так он ее любит! Родила девочку с офицером! Причем к концу романа и понять невозможно, где находится эта девочка. А хрен ее знает, я не знаю, куда делась девочка. И сыном Сережей никто не интересовался. Жуткая баба. Но это все неправильно. Потому что все это - непонимание концептуальной сущности того, что Толстой привнес с Анной Карениной в нашу жизнь. Анна Каренина - женщина гипертрофированной совести. А мы сегодня - самое бессовестное общество за всю историю России. Общество, где даже капля совести - самый постыдный и ненавистный рудимент, мешающий достижению успеха. Уничтожь совесть - и у тебя появляется островок, на который ты можешь поставить толчковую ногу для достижения успеха. Самое бессовестное общество в мире. И в нем Анна Каренина самим своим существованием напоминает о существовании такой категории, как совесть. Ведь из любого учебника по вероучению ясно, что совесть является первым признаком наличия в человеческой душе Бога.
Что такое совесть? Вот ты что-то украл - никто об этом не знает и не узнает. Но у тебя вдруг начинает что-то болеть, тебе противно. Это значит, что в тебе Бог не погиб. Что произошло с Анной Карениной? Ее украли. И ей противно, что ее украли. В ней совесть болит. И она последовательно, шаг за шагом уничтожала в себе Бога. И уничтожила его. А уничтожив, не смогла дальше жить. Это концептуальный роман о беде человечества, идущего по пути бессовестной жизни. Об этом пути говорили Толстой и Солженицын, о нем говорит каждый выпуск новостей, о нем говорит каждый наш шаг по самому дорогому городу мира - Москве. Об этом говорит любой выпуск журнала "Форбс": мы сейчас - никакое не общество с развивающейся экономикой, а колоссальный вертеп человечества. Потому что мы устроили себе жизнь без совести, и законы этой жизни построены на бессовестности, и сколько бы мы ни строили храмов, общество наше живет без Бога. А значит, все это обречено на страшную гибель, на конвульсивную агонию, которая должна устрашить все человечество.
Вот такую концепцию я могу изложить, потому что действительно так думаю. И все в ней правильно. А на самом деле она в фильме меня абсолютно не интересует. И зачем я занимаюсь "Анной Карениной", я не знаю. Я не могу сказать по этому поводу ничего другого, кроме: "Мне нравится. Понимаешь, нравится все, что там происходило. Мне нравится побыть с такими людьми и в такой истории. Нравится, как эти люди себя ведут в таких обстоятельствах. Они себя ведут иногда глубоко логично, иногда нелогично, но это - люди. А не твари. И не концептуалы. Они ничто никому не доказывают. Я позволяю себе удовольствие делать фильм ни для чего.
Сергей Соловьев: У меня из нового поколения кинематографистов много товарищей и друзей. Симпатичные люди. Часто одаренные, туда-сюда. Но более мрачных и обреченных конформистов, чем люди сегодняшнего молодого поколения, никогда не бывало в России. За хороший внедорожник все голову положат. И никаких иных идей, кроме идей успеха и денег, у них нет и не бывает. У этого поколения единственный показатель результативности их усилия - это успех. Оно, понимаешь, зрителей считает! Единственный показатель: сколько зрителей посмотрело их лабуду. Сколько свиноголов туда загнали, в эту безмозглость. Это что, поколение? Ты слышал от них хоть одну идею, кроме рейтингов и хит-парадов? Ты вообрази Чайковского, который садился за рояль в раздумьях о том, как ему побольше собрать зрителей своим "Евгением Онегиным"!
Вот я тебе говорил, что у меня в "Ассе" снимается Сергей Шнуров. Человек, на которого я во всем могу положиться. Интеллигент настоящий, человек колоссальной личной ответственности - перед своими ребятами, перед мамой, перед папой. Человек очень жесткого рационального ума и очень трезвого понимания, с каким поколением он имеет дело, для кого выступает. Какое поколение - помойка! 99 процентов ребят, которые приходят к нему на концерты, - это люди, которых нужно звуками бить по голове. Они другого языка не понимают. Чтобы им глаза разуть, нужен только шок. Чтобы они просто очнулись от спячки, от безмозглости своей привычной, от жвачки, которой они наслаждаются, от безмозглости, в которой живут.
Сергей Соловьев: Нормальные люди просто не ходят теперь в кинотеатры - что им там смотреть? Но получается, как у Маяковского: "Улица корчится безъязыкая, ей нечем плакать и разговаривать". А в России любое искусство всегда существовало для того, чтобы эта безъязыкая улица могла свои слезы, боли и надежды выразить. Когда-то на фильм Жалакявичуса "Никто не хотел умирать" или на "Мертвый сезон" Кулиша весь СССР ходил! Поддержать вкус к восприятию кино умного и человечного - просто наш долг. Сберечь в человеке способность к состраданию. Это категории, которые наше новое кино просто отменило! Критерии перевернуты с ног на голов: всё, что было хорошо, стало плохо, и наоборот.
Сергей Соловьев: Готовлюсь снять фильм, рабочее название - "Иван Тургенев. Метафизика любви". Мы наивно полагаем, что любовь - некое физическое понятие, с которым управится каждый. Но чем больше живу, тем больше понимаю: это одно из самых таинственных, инфернальных понятий, где понять хоть что-нибудь абсолютно невозможно. Чистая метафизика.
Фильм не имеет отношения к жанру кинобиографии. Как и к жанру экранизации. Костюмная мелодрама с огромным количеством превосходной оперной музыки XIX столетия (хочу сделать внутри картины с десяток оперных клипов). Я бы так сказал: фильм - мое личное участие в создании легенды о жизни Тургенева и его романе с Виардо. Вокруг этой истории много всего наслоилось. Уныло "научный" подход: это, мол, пример русско-французских культурных связей. Столь же тупая бульварная" слава: перед нами яркий образец жизни втроем с тонкими сексуальными подробностями. Ни ту, ни другую легенду за основу не беру, а пытаюсь создать собственную легенду об одном из самых чистых, нежных и открытых людей XIX века. Сценарий я писал сразу на Олега Янковского и Таню Друбич. Альберт Филозов сыграет самого Виардо.
Сергей Соловьев: Сейчас в кинематографе нужна большая война. Не большой мир, а большая война. Должны прийти люди и сказать: продюсеры - это никто. Это посредники. Они ничего не создают - только берут деньги в одном месте и вкладывают и в другое. И руководят вами за эти деньги. Бывают исключения: Сергей Сельянов. Потому что сам был хорошим режиссером.
Вот отмечали юбилей Дино Ди Лаурентиса - я даже прослезился от сознания того, что сделал этот продюсер для итальянского кино. Это другая профессия. У нас был великий русский продюсер - Филипп Тимофеевич Ермаш. Ему была поставлена задача: чтобы все слои советского населения от Тихого океана до Калининграда могли найти в кино свой идеал. И он руководил. "Что будем делать патриотического? Шолохова? Отлично! Что будем снимать для тех, кто думает, что коммунизм - прекрасная вещь, но ее халдеи испоганили. Где у нас коммунист настоящий, с человеческим лицом? Отлично. А что будем делать для фестивалей? Тарковский? Скажите ему, что есть хорошая фантастическая вещь - "Сталкер". А что у нас для души, для народа? Где у нас Леонид Иович Гайдай?". И как итог - 64 миллиона посетителей кинотеатров. Это - продюсерство!
А то, что у нас сейчас делают, никакого отношения к продюсерству не имеет. Это всего только оптимальный способ заработать деньги через кино. Тогда нужно открыть факультет имени Карабаса-Барабаса при министерстве финансов и учить там, как трясти дуру Мальвиночку за ноги, чтобы у нее монеты изо рта выпадали. А кинообразования никакого тогда не надо. И это не глобальный процесс, это только у нас. На фестиваль в Ханты-Мансийск приезжают люди с Запада - у них другое сознание. Этот фестиваль для меня очень важен. Он действительно моделирует кино ближайшего будущего.
Сергей Соловьев: На этом фестивале у нас провалился, например, фильм "4", который многие критики считают гениальным. Мы с тобой друзья, я могу сказать тебе правду, даже если ты думаешь иначе. Это же немыслимо плохая картина! Легче всего - напоить старух и снять, как они раздеваются. Какой же свиньей нужно быть, чтобы так поступать! И в Ханты-Мансийске он закономерно провалился.
Вообще, этот фестиваль для меня одно из самых главных дел в жизни. Я хочу, чтобы он помог восстановить генетический код нормального кино. Каждый год я посвящаю какому-то крупному явлению в советском киноискусстве. Были годы Калатозова, Арнштама, Козинцева. Выяснилось, что из молодых никто ничего этого не знает, не видел, а главное - все это "не модно". Я рискнул открыть один из фестивалей "Неотправленным письмом" Калатозова и Урусевского. Меня отговаривали: с ума сошел, тогда уж надо сразу и закрыть этот фестиваль. Туда же молодое кино приезжает потусоваться! Вот я и хочу, чтобы они там прочно познакомились - как мы с тобой когда-то познакомились в одной поездке на болгарский фестиваль. И вот - хорошая культурная программа, кормят-поят на убой, можно назюзюкаться до состояния риз - но уже на второй день никто не хочет назюзюкаться, все сидят и смотрят кино. И на этом "Неотправленном письме" стояла тишина - муха не пролетит. Зал на тысячу двести мест - сидят на ступеньках. В зале, кроме молодого кино, нефтяники-миллионщики с женами в бриллиантах. Это не московские миллионщики - они все из прорабов вышли, из работяг. И вот вся эта публика смотрела фильм не шелохнувшись! И в финале - овация. Значит, генетически мы все - оттуда.
В России всегда были на стороне униженных и оскорбленных, а вовсе не на стороне "успешных". Эту генетику и надо восстановить. Поэтому каждый год я сознательно и демонстративно делаю программу "Великое советское кино". В прошлом году это была программа грузинского кино. И это был шок! Из Парижа приехали Отар Иоселиани, Михаил Кобахидзе, огромная команда из Грузии. Они все друг друга по сто лет не видели! Они там обнимались, как на снимке встречи солдат на Белорусском вокзале. Мы сделали полную ретроспективу Кобахидзе - и все ахнули. Кино, которое тогда считалось рядовым, сегодня смотрится как собрание шедевров! Еще один наш общий ген, который нужно восстанавливать: Феллини, Антониони, Висконти, Бергман… Никто из молодых ничего этого не видел! Они помешаны на спецэффектах и ничего не знают про киноискусство. Поэтому задача фестиваля - ввести в их генофонд настоящие кинематографические ценности.