Он разрушал пластиковую красоту балетной условности. Каким был Морис Бежар

1 января французскому хореографу Морису Бежару исполнилось бы 95 лет. Бежар в середине прошлого века изменил представление о том, что такое балет. Он первым перенес свои спектакли из тихих аристократичных оперных театров на стадионы и прокатил собственную труппу "Балет ХХ века" по всем медвежьим углам мира. Искусство для избранных превратилось в зрелище для всех. На несколько десятилетий Бежар подарил балету популярность футбола, а сам при жизни стал легендой и единственным деятелем хореографии, вошедшим в круг "бессмертных" - членов французской Академии.

В спектаклях Бежара - а он ставил их безудержно, по несколько в сезон, - ничего не осталось от пластиковой красоты балетной условности, только ужас человека перед окружающим миром. В них хореограф выработал новую метафоричность - метафоричность плаката. В то время, когда его соотечественник и старший коллега Ролан Пети осторожно трансформировал изящные классические позы, собирая узкий круг эстетов-любителей в крошечных парижских театриках, Бежар заменил их пластическими знаками, экспрессия которых одинаково легко считывалась что европейцами, что африканцами.

Именно Бежар радикально смешал классический балет с современным и фольклорным танцем, использовал невероятную в балете музыку - от Булеза и Штокхаузена до Бреля и Барбары. Сам Бежар и его танцующее alter ego Хорхе Донн были такими же идолами молодежной толпы, как рок-звезды.

Для пуританского советского балета искусство Бежара было немыслимо - и невероятно притягательно. В Советский Союз его допустили лишь в 1978 году, когда отечественные революционеры отстаивали себя, до бесконечности перетолковывая на новый лад постановки Петипа столетней давности. Откровенность хореографа, его открытая непочтительность перед тенями ушедших предков в глазах наших балетоманов выглядели безумно притягательным кощунством. Бежар стал вторым, после Баланчина, глобальным поражением русского балета. "Танцевать Бежара" - в СССР на протяжении нескольких десятилетий стало заветной мечтой самых больших звезд.

Морис Бежар сам неоднократно говорил о своей мечте поработать с русскими артистами. Но во времена советской власти его балеты казались здесь неприемлемыми - слишком свободными, слишком эротичными, слишком животными.

Фото: BERTRAND GUAY / AFP

Но однажды на гастролях Майя Плисецкая увидела, как труппа Бежара "Балет ХХ века" танцует его "Болеро": "Это было невообразимо хорошо. Я сошла с ума. Бредила. "Болеро" должно стать моим. Пускай я не первая. Я стану первой. Это мой балет. Мой!.." Плисецкая была не просто звездой - народной артисткой СССР, лауреатом Ленинской премии, власть использовала ее как собственное лицо, неизменно предлагая всем президентам и королям "Лебединое озеро" с участием Плисецкой в Большом театре. Благодаря этому ей удалось добиться разрешения на работу с Бежаром в его труппе. "Болеро" с ее участием решено было сделать частью французско-бельгийского фильма.

За неделю Плисецкой предстояло выучить балет, на который у предшественниц уходило по три месяца. Но балерина была одержима этой работой. Ее не останавливало то, что так же, как в музыке шестнадцать раз с нарастанием проходит одна и та же тема, так же она развивается и в хореографии Бежара. Чтобы запомнить ее части, артисты дали им названия: "Краб", "Солнце", "Венгерка", "Б.Б.", "Кошка", "Живот" - не по смыслу, а по ассоциациям с движениями. Но выучить последовательность этого потока Плисецкой к съемке все равно не удавалось. И когда она в отчаянье решила все бросить, ей на помощь пришел сам Бежар. "Меня иногда спрашивают, какой спектакль в моей жизни был самый необычный. Вот этот и был, - писала она. - "Болеро" в Брюсселе с сокрытым от публики суфлером в дальнем проходе, подсвеченным пучком света снизу. С суфлером, облаченным в белый свитер. С суфлером, которым был Бежар. Каждый равелевский отыгрыш, пружинясь на плие, я впивалась глазами в освещенное в конце зала пятно, намеком указывавшее, словно регулировщик дорожного движения, куда мне двигаться дальше. Рука по-кошачьи обволокла ухо - следующая "Кошка". Руки, взлетевшие в чардаше, - теперь "Венгерка". Руки, плетущие орнамент танца живота, - "Самбо"...

В 1976 году труппа Большого театра полтора месяца выступала в Австралии. Репертуар гастролей был разнообразен. Бежар дал согласие на то, чтобы Плисецкая станцевала в одной из программ его "Болеро". Партию мужского "хора" исполнили танцовщики Большого. Так спектакль подпольно прокрался в репертуар Большого театра. И стал началом многолетнего творческого сотрудничества хореографа и балерины. Их последней совместной работой стал номер "Ave Майя", премьера которого состоялась на ее 75-летнем юбилее в Большом театре.

Российская балерина Майя Плисецкая исполнила на сцене театра "Новая опера" хореографическую миниатюру "Ave Майя", созданную для нее Морисом Бежаром. Фото: Наталья Колесникова/ ТАСС

В Москве Бежара и его легендарный "Балет ХХ века" впервые увидели в 1978 году. Гастроли состоялись во многом благодаря международному резонансу, вызванному сотрудничеством с Плисецкой. Но в Кремлевском Дворце съездов Плисецкая участвовала только в третьем спектакле труппы, станцевав поставленную специально для нее Бежаром "Айседору". Москва же потрясенно обсуждала участие в гастролях Екатерины Максимовой и Владимира Васильева. Для них, не менее Плисецкой счастливых сотрудничеством с великими хореографами, работа с Бежаром тоже стала подарком судьбы - и тоже выбитым у нее с огромным трудом. "Первый раз мы с Володей увидели Бежара в 1961 году, когда он только начинал ставить, - вспоминала Максимова. - В Париже мы попали на репетицию и были совершенно сражены".

Фото: PHILIPPE HUGUEN / AFP

Но встречи с Бежаром в репетиционном зале пришлось ждать больше пятнадцати лет. Окрыленный успехом с Плисецкой, Бежар предложил Васильеву главную партию в задуманном им балете "Петрушка". В этом балете, написанном Стравинским по мотивам русского фольклора, хореографа волновала не русская сказка - его Петрушка был одиноким ранимым человеком в современном жестоком мире. Васильев с его открытостью, обаянием и мужеством, был идеальным попаданием в роль. "Я поехала на репетиции в Брюссель просто посмотреть, как работает Бежар, - рассказывала Максимова. - Сидела на репетициях. И вдруг Бежар говорит: "Что ты сидишь просто так? Станцуй что-нибудь в концерте. Например, адажио из "Ромео и Юлии" с Хорхе Донном". До концерта оставалось три дня, но Максимова выучила 18-минутный дуэт и имела в нем огромный успех, который повторила в Москве, когда выступила в полном балете.

Легендарными стали и вторые гастроли Бежара в СССР. Шел 1987 год, началась перестройка. Тем не менее труппу (как оказалось, это были последние гастроли в истории "Балета ХХ века", сразу после возвращения из СССР он был распущен, и Бежар основал новую компанию в Лозанне) не пустили в Москву, она выступала только в Ленинграде. Бежар привез преимущественно балеты последних лет, которые воспринимались как нечто невиданное.

В последний момент возникла идея сделать документальный фильм о гастролях "Балета ХХ века" в Ленинграде, которая быстро трансформировалась в фильм о совместных выступлениях бежаровских артистов и танцовщиков Мариинского (тогда еще - Кировского) балета. На протяжении десяти июньских дней съемки шли то на выстроенной для них платформе в Летнем саду, то в музеях-резиденциях пригорода, то в павильоне Ленинградского телевидения. Ленинградцы впервые свободно танцевали выученные за несколько дней номера Бежара, его артисты - русские классические па де де, практически на глазах публики, которая тоже участвовала в съемках, создавались интернациональные дуэты, а завершилось все исполнением номера "Влюбленный солдат", соединившим обе труппы.

Этот фильм остается одним из самых популярных балетных дисков, выученным российскими балетоманами наизусть.

После падения "железного занавеса" ни одна балетная труппа не гастролировала в России так часто, как бежаровская. Он сам превратился практически в русского народного хореографа. К тому времени авангардный "Балет ХХ века" был распущен, а на его месте создана труппа, даже в названии которой важно не время, а имя - Bejart Ballet Lausanne. Он открыл для себя искусство спокойно наблюдать за новыми революциями и не заботиться о собственном следе в искусстве. Затмить огненные полеты его "Жар-птицы", взывавшей к русской революции, все равно не мог никто.