Владимир Хотиненко - об искусстве жизни и искусстве потерь
В его новейших, уже в Москве снятых фильмах от "Бесов" Достоевского и саркастичных "Наследников" до картин о "демоне революции" Парвусе, о Ленине чувствуются отзвуки внутренних сомнений и самоуговоров внешне бравурного, но многое передумавшего глубокого художника, который и меняется постоянно, и стремится сохранить позиции, которые считает единственно верными.
В одном он незыблем: в фаталистическом ощущении жизни. Он "человек мистический" и заявил об этом своем качестве в самом первом своем фильме "Лифт", снятом на 2-м курсе Высших режиссерских курсов с участием Авангарда Леонтьева и Татьяны Сидоренко. Известно, что хороший режиссер может снять шедевр в телефонной будке - Хотиненко поставил себе задачу снять смесь хоррора с семейной драмой в лифте. И это, по-моему, получилось (желающие могут в том убедиться, посмотрев картину на сайте "РГ").
Кино - то, чем он живет. Считает родом волшебства: вот человек умер давно - а на экране он живой! Пересмотрев "Страсти Жанны д Арк" 1927 года, признался: "Фантастическое ощущение - никого из исполнителей давно нет, а чудо продолжает существовать! Это и есть кино: оно консервирует время". Так и есть: 26 фильмов Хотиненко - сейсмограмма наших надежд и их крушений, наших болей и попыток их объяснить, понять, "заговорить".
На фестивальных маршрутах в разные годы у нас было много случаев побеседовать.
Фаталист
- Я окончил Свердловский архитектурный. Потыкался в строительные учреждения - не нужны ни я, ни мои идеи. А тут в город приехал Никита Михалков - встречался с интеллигенцией, и на одну из таких встреч меня затащил мой друг. В этой истории поражает движение судьбы: ведь я не хотел идти - о чем мне с ним говорить, о творческих планах? Но пошел. Я всегда был фанатом кино, и мы зацепились языками, проговорили часа три. Он сказал: приезжай в Москву, захвати, что там у тебя написано. Я так и сделал. И от этой случайной встречи все зависело! Я в ужас прихожу от мысли, что этого могло не произойти: вся жизнь пошла бы по другим рельсам.
Так что - да, я фаталист. Как-то показывал в Канаде "Мусульманина", и одна журналистка ужаснулась, когда я ответил ей словами Чичибабина из фильма "Макаров": "Мук не принявший вовек не спасется". Я бы очень хотел, чтобы Россия была безопасной, чистой, счастливой, но не вижу к этому предпосылок. Этого нет и в ее истории. Бывало чуть лучше, чуть хуже, но общий контекст оставался тем же. Может, знание, которое мы обретем в этих муках, и есть самое высокое и ценное. И я не думаю, что это плохо. Это плохо, пока мы отбываем свой срок человеческий, а он короток. Но коли ты веришь в жизнь бесконечную, жизнь после смерти, нужно к ней готовиться. И России, наверное, выпала такая судьба - через страдания. Она очень велика: море добра - но и море зла. И мощный разряд между этими полюсами.
Фильм "Зеркало для героя" я снимал для своих родителей - объяснение в любви к ним и к их поколению. Оно тогда многим казалось никому не нужным, жизнь прожита зря. А я думал: не может быть, чтобы зря! Не может быть плохой матери, плохой Родины! И когда я решил снимать для мамы и папы, я понял, о чем я буду снимать эту картину - про время. Прощальный взмах ушедшей эпохе.
Неизбежность
...Вот ты поймал меня на слове: мол, я фаталист, свой фильм о Ленине назвал "Неизбежность" и при этом утверждаю, что этот человек изменил эпоху - стечение обстоятельств, режиссура неких высших сил? Безусловно! Эта пьеса - революция - уже была написана, осталось выбрать исполнителей. И ему досталась эта роль. Могла ли она достаться другому - я не убежден: в этой пьесе очень жесткий сюжет. Все случилось вопреки житейской логике. Троцкий был блестящим оратором, Плеханов - аналитик, историк, философ, вроде бы есть кем заменить - но ведь ни у кого не получилось! Конечно, Ленин не очень рефлексирующий человек, и это, наверное, ему помогало. Но ничто человеческое не было ему чуждо. Узнав о казни брата, он пошел в кабак и напился водки. Больше ее никогда не пил - пил вино, пиво, но не водку. Есть гипотеза, что он мстил за брата. В ней своя правда: что можно думать о системе, узнав, что она казнила твоего брата?! Ему светила карьера адвоката, и это факт, что он отказался защищать купца, который, по его мнению, был мерзавцем. Масса таких деталей показывают, что это не черт, а нормальный человек. Но у таких людей нет общепринятых принципов морали - они их не применяют. Иначе никогда не достигли бы своей цели.
Ленин у нас был памятником, иконой, и от его обожествления мы ухитрились совершить переворот оверкиль - он вовсе исчез из нашей жизни. Готовясь к фильму, я много прочитал серьезных исследований о Ленине. У немцев, например, есть мнение, что этот тщедушный, лысый и картавый интеллигент в жилетке - первый в списке людей, изменивших мир. Мне показалось неправильным, что это событие вычеркнуто из нашего сознания: ведь оно открыло дверь, куда мы вошли!
Цена славы
- Во французском городе Кемпере проходил фестиваль русских фильмов. Я там показывал фильм "Рой". Дело было на Пасху. Выхожу к публике представлять картину и говорю между прочим: а у нас в России сейчас крестный ход! Пошел фильм, а наша делегация отправилась в рыбный ресторанчик отведать устриц с виноградными улитками, и вскоре все были уже тепленькие. Выходим мы тепленькие на берег залива, где стоит этот ресторанчик, и была среди нас французская журналистка, очень симпатичная, за ней все ухлестывали. А у меня такой черный плащ с красным шарфом и белыми кроссовками - весь интеллигентский набор.
Женя Цымбал - наш известный режиссер - меня подначивает: "А в России уже купаются!" Что делать - я на глазах всей этой публики прямо в плаще и кроссовках лезу в воду, такой бесстрашный, да и вода не так чтобы очень холодная. Зашел по грудь, Цимбал все это снимает и еще подбадривает: "Ты ныряй, ныряй!" А как нырнешь, если в кармане - франки! Но в таких случаях понты, конечно, прежде всего, и я, держа кулак с франками над водой, ныряю. А под водой - растения красивые, рыбки среди них плавают. Выбираю что-то самое пышное, с цветочками, и появляюсь из-под воды с букетом. Букет, конечно, тут же превращается в соплю, но я все равно торжественно вручаю его нашей прекрасной даме. Народ балдеет, фотоаппараты щелкают, я мокрый и счастливый шествую к автобусу. Француз водитель хохочет - он все видел - и галантно приглашает меня, мокрого, располагаться в шикарном салоне своего "мерса". Наутро местные газеты выходят с этой моей фотографией, и я пережил свою минуту славы.
Несбывшееся
...А вот "Третий Рим" - очень дорогой мне фильм - так и не был закончен: денег не хватило. Не хватило совсем чуть-чуть: оставалось снять несколько сцен, но ключевых, без них никак. А проект был интересный: книга Лужкова "Мы дети твои, Москва", время действия - 1948-1949 годы. Вначале сделали фильм-пилот, даже показали в программе Московского фестиваля. Снялся там Миша Филипчук, который у Павла Чухрая в "Воре". Была замечательная работа у Нины Усатовой. Потом было 850-летие Москвы, весь город вышел на улицы, и мы с оператором медленно двигались, бибикая, сквозь эту удивительно доброжелательную толпу. Вечером был концерт светомузыки Жан-Мишеля Жарра, и мы получили уникальные съемки, ни у кого таких нет!
В Красногорском архиве отсмотрели невероятное количество материала. И выкристаллизовалась эта идея "Третьего Рима". Многие ее принимают за великодержавную и шовинистическую - ну и на здоровье, как посмотреть. Третий Рим - семечко, из которого сформировалась Россия. Наше сознание все время болтается между величием и самоуничижением, никак не найдем баланс между гордыней и простым человеческим достоинством. Вот этот баланс мы и хотели найти в картине. Для этого, я считаю, был абсолютно правильно выбран ракурс: двор и люди, его населяющие. Что здесь - то и в стране. Прочти слово "Рим" наоборот - будет "мир".
В книжке Лужкова были замечательные истории, и они легли в основу этого нашего кинодетства.
Истории про то, как пацанята глину ели. Или: у ребят с пожарниками вражда, они пожарникам постоянно устраивали пакости. И те решили ребятам отомстить. И во время купания в Москве-реке отобрали у малыша, который стоял на атасе, их трусики и заставили голышом проехать через весь город на пожарной машине под оркестр. Получилась потрясающая сцена.
Ребят для съемок в Москве не нашли - здесь они уже другие, нет печати того времени. Нашли в Астрахани. Лет по десять-одиннадцать, совершенно фантастические пацаны. Приступили к съемкам. По сюжету предусматривался прием "кино в кино", и была роль режиссера, которую исполнял Женя Миронов, сценариста - Женя Стеблов, оператора - Саша Балуев. Жаль, вся эта роскошь пропала...
Но кончились деньги. Материал казался таким убедительным, что мы рассчитывали на государственную поддержку: еще несколько усилий - и картина готова. Достали еще немного денег и поздней осенью выскочили в Астрахань, там зима наступает позднее. И еще немного поснимали - в холодной реке, пацаны невероятное мужество проявляли... Но в господдержке нам неожиданно отказали. На мой вопрос одному из членов жюри - почему? - он ответил: как-то ты нас не удивил. История абсолютно идиотская, но мне больше всего жалко пацанов - они часть своей детской жизни отдали впустую. И это травма. Ребятам было лет по десять-одиннадцать, сейчас им уже за тридцать. Но у меня принцип такой: что свершилось - ни о чем не жалеть. И пока сделали из этого материала документальную картину, которую показали один раз. Говорят, кино - искусство монтажа. А мое любимое определение: кино - искусство потерь.
Смена вех
Время быстро идет. Уходят корифеи века - словно мы перелистываем последние страницы какой-то толстой-толстой книги. Какие-то страницы еще остались, но видно: книга очень скоро закончится. Но Россия обладает большими ресурсами, и все появляется вдруг. Что-то людей подталкивает, какая-то невидимая нам энергия. Как человек мистический, я не очень верю в рациональные просчеты - действительно все может произойти вдруг. И нужно просто терпение. Главное, чтобы не было потрясений в России.
Хотя должен признаться: многое из того, что происходит, мне не нравится. Я не могу принять эту новую культуру. Просто потому, что это мне кажется безнравственным, некультурным. Думаю, этот кризис себя как-то исчерпает, сам себя съест. Он бушует, пока является коммерческим продуктом. Но долго кричать человек не может, и когда эта истерика закончится - продукт перестанет пользоваться спросом.
Кто-то в интернете назвал меня режиссером, который фантазирует историю. Это для меня комплимент.
