Главные "трюки" фотографа Евгения Халдея. К 105-летию со дня рождения мастера
Среди фотографий, представленных на выставке, большую часть занимали послевоенные, прежде всего сделанные на Потсдамской конференции и во время Нюрнбергского процесса над военными преступниками Третьего Рейха.
Как всегда, Халдей не ждал, пока жизнь подарит фотографу "решающий момент". Но приближал его по мере сил. Так, задумав еще до окончания войны в 1945-м снимок "Знамя Победы", фоторепортер возил с собой красное знамя, сшитое из скатерти его стареньким дядей-портным, чтобы водружать его трижды - над имперским орлом на аэродроме Темплхоф, над Бранденбургскими воротами и наконец - над Рейхстагом. Этот третий снимок и вошел в антологии мировой фотографии ХХ века как образ победы, наряду, например, с фото Альфреда Эйзенштадта, сделанным в Нью-Йорке на Таймс-сквер в августе 1945-го, в день победы над Японией.
Вот и на Нюрнбергском процессе Евгений Халдей присмотрел место, с которого можно сделать отличный снимок Германа Геринга на скамье подсудимых. Одна незадача - на этом месте сидел помощник секретаря военного прокурора СССР, и он точно не собирался для "фотосессии" Геринга уступать его репортеру. В картине "Внутри снимка", куда вошли фрагменты документального фильма о Евгении Халдее 1995 года, есть эпизод, где репортер вспоминает о своем "трюке". Единственное время, когда освобождался заветный стул, было обеденное. И репортер невинно поинтересовался у занимавшего его юриста, не мог бы он задержаться подольше на обеде. Тот тоже был парень не промах и спросил, что с этого будет иметь. "Две бутылки виски", - пообещал воодушевленный Халдей. И в обеденный перерыв заранее занял облюбованное место, спрятав камеру под столом. "Решающий момент", когда Геринг вернулся на свое место на скамье подсудимых, не заставил себя ждать.
Вспоминая те дни, Евгений Ананьевич говорил, что рейхсмаршал, как и высшие чины вермахта, вел себя спокойно: "Они говорили, что во всем виноваты Гитлер и Гиммлер, и, наверное, считали, что их сошлют, как Наполеона, на остров Святой Елены, где будут показывать туристам". Вынесенный приговор был для них полной неожиданностью. Военные считали, что "просто исполняли приказы".
Надо сказать, что Евгений Халдей был на Нюрнбергском процессе не только репортером, но и свидетелем. Он снимал войну с первого дня, когда на Никольской улице в Москве люди, стоя у репродуктора, слушали речь Молотова и понимали, что их жизнь никогда уже не будет прежней. Он снимал Мурманск в 1942-м, когда немецкие самолеты сбросили на город 350 тысяч зажигательных бомб, и от него остались только печные трубы. Он снимал после высадки советского десанта в Керчи трупы жителей, убитых немцами. Он снимал растерзанных людей в Ростовской тюрьме, кварталы гетто в Будапеште и забитую гробами синагогу в Вене. В Будапеште он сделал снимок пожилой четы, на чьей одежде были пришиты желтые звезды. Когда Халдей, чей дедушка был учителем в хедере, подошел к ним с приветствием "Шолом алейхем", то есть "Мир вам!", женщина заплакала. Среди его снимков 1945 года есть и фото двух немцев на развалинах Берлина - слепого старика и пожилого мужчины, который вел того за руку. Сделав снимок, Халдей спросил их: "Куда идете?". Ответ был: "Сами не знаем. Некуда идти".
Его фотографии стали свидетельствами военных преступлений гитлеровцев против гражданского населения, которые были предъявлены на Нюрнбергском процессе. Сам он потом заметит: "Я сам решал, что снимать, хотя из снятого многое в печать не проходило". Фотографии Халдея ценили и Константин Симонов, и Роберт Капа, не говоря уж о редакторах газет и информагентств. И дело было не только в профессионализме, умении видеть будущий кадр, но и в его даре даже в нечеловеческих условиях пробуждать чувства добрые и память о милосердии. Неудивительно, что в 1995 году на международном фотографическом фестивале в Перпиньяне, когда министр культуры Франции вручал Евгению Халдею орден, зал аплодировал стоя.
Один из самых знаменитых фотографов ТАСС, чьи снимки парада Победы в июне 1945 года стали визитной карточкой триумфа СССР, Евгений Халдей всего лишь три года спустя окажется без работы и без денег. В конце 1948 года началась кампания по борьбе с "космополитизмом". В стране, победившей фашизм, она началась с разгрома Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Арестованных в 1949 году членов ЕАК обвинили в нелояльности советскому строю, буржуазном национализме, космополитизме, службе американским интересам. В августе 1952 года тринадцать человек из ЕАК, в том числе крупнейшие еврейские писатели Перец Маркиш, Лейб Квитко, Ицик Февер, были расстреляны. Среди тех, кого кампания не затронула, был Илья Эренбург.
Несмотря на то что Евгений Халдей не имел никакого отношения к ЕАК, в 1948 году он был уволен из ТАСС. На руках была годовалая дочь и юная жена. Он не любил вспоминать те годы. Как, впрочем, и совсем раннее детство. Тогда, в 1918-м, во время еврейского погрома в Юзовке застрелили его мать. Она держала сына на руках, и пуля, убив мать, попала и в сына. Выходила ребенка бабушка, не чаявшая души во внуке и снисходительно смотревшая на то, что линзы ее очков однажды пошли на создание им самодельного фотоаппарата.
Выставка Евгения Халдея в Еврейском музее и центре толерантности, как и фильм "Внутри снимка", предлагает вспомнить наследие крупнейшего мастера фотографии, чей опыт остается актуальным и сегодня.