Дмитрий Сердюк: "Театр должен заниматься душой"

25 марта объявлены лауреаты Премии президента для молодых деятелей культуры за 2021 год. Среди них - 32-летний актер и режиссер Дмитрий Сердюк. А 4 апреля в Московском Международном доме музыки состоится премьера его спектакля в рамках организованного радио "Орфей" фестиваля "Энергия открытий". Это драма с оркестром "Жизнь подо льдом", посвященная трагической судьбе забытого композитора-авангардиста Алексея Животова, которого сыграет Дмитрий Миллер. "РГ" поговорила с режиссером о том, как найти контакт с современным зрителем и почему театр не должен превращаться в легкий жанр.

Каким будет спектакль "Жизнь подо льдом"?

Дмитрий Сердюк: Для меня было важно исследовать не столько Животова-композитора, сколько Животова-человека. Человека, который был не просто свидетелем, а непосредственным участником событий, которые происходили, в первую очередь, в стране, а затем и в музыке. Музыка, театр, литература - именно творчество, как мне кажется, является зеркалом Времени.

О нем ведь ничего практически не известно. Не сохранилось ни дневников, ни документов, ни фотографий. По большому счету ваш спектакль - это некий художественный вымысел?

Дмитрий Сердюк: Да, вымысел. Хотя основные вехи его судьбы мы сохранили: родился, учился, умер. Умер всеми забытый. В спектакле сам Животов говорит о себе: "На мою могилу никто не приходит, не кладет цветов, я в забытьи, обо мне мало кто помнит". Замечательно, что "Орфей" занимается таким проектом. Это христианский поступок - создать такой фестиваль и открыть имена забытых композиторов - для кого-то заново, а кому-то напомнить, если, конечно, еще сохранились люди, которые помнят историю страны в музыке, в композиторах.

Чем молодого зрителя можно привлечь история жизни человека, о котором они никогда не слышали, и совершенно незнакомая музыка?

Дмитрий Сердюк: Это самый важный вопрос - как найти контакт с современным зрителем. Как к нему подступиться. Он касается не только музыки, но и театра, в первую очередь. Нужно прислушиваться, чтобы понимать, чем живет сегодняшний зритель, и пытаться найти к нему ключик. Театр не может быть на потребу. Есть тогда опасность, что мы превратимся в легкий жанр. Все-таки мы приходим в театр за небольшой дозой "смерти", и нас влечет это и в музыке, и в театре, и в балете, и в кино. Небольшая доза смерти, за которой мы приходим и которую получаем как прививку, чтобы жить дальше. Если нас трогает то, что мы видим. Чаще всего не трогает, к сожалению.

Какая музыка у Алексея Животова?

Дмитрий Сердюк: Это, конечно, абсолютно советская музыка…

То есть авангарда вы в ней не услышали?

Дмитрий Сердюк: Нет-нет, он там есть. Он там таким хорошим вторым планом идет. Тем драматичнее эта музыка. В ней на какую-то долю появляется авангард и так же быстро исчезает. И становится, как все. Вот так тогда жили. Позволяли себе всего "два такта в сторону".

Именно так у нас и родился такой образ - образ человека, который погибает подо льдом, задыхается под водой. То ли от судороги, то ли от паники он идет ко дну, делая последний вдох. Секунды, в течение которых вся жизнь пролетает у него перед глазами. Такой образ того Времени.

Почему музыкальный авангард пришелся не ко двору? Ведь он был очень созвучен эпохе строительства нового мира.

Дмитрий Сердюк: Мне кажется, потому что эта музыка заставляла задумываться. Она давала почву для того, чтобы говорить о себе, о том, что есть "я" и "мое мнение". Все-таки авангардная музыка - это музыка с лицом. Эта музыка давала свободу. И это было невозможно, поэтому она стала неугодна для строителей нового быта. Хотя, конечно, она могла стать гимном этого времени.

Дмитрий Сердюк. Фото: Наталья Львова

Кто будет играть Животова?

Дмитрий Сердюк: Животова играет Дмитрий Миллер. Я никогда раньше с ним не сталкивался в работе. Но удивительное дело: человек заходит в репетиционное пространство, и ты уже понимаешь, как ты с ним будешь репетировать, что у него внутри, нравится ли ему материал, роль, и начинаешь говорить с ним на одном языке. Он глубокий человек, его волнует и сегодняшний день, и эти параллели, о которых мы говорим, ему близки.

Кто еще занят в спектакле?

Дмитрий Сердюк: Саша Яцко. Он играет Сталина и Щербачева. Щербачев - удивительный, кстати, персонаж! Педагог Животова, Мравинского, Дешевова, Шостаковича, который прекрасно встретил революцию, но как-то вовремя опомнился и потом отстаивал право классической, да и не только классической, но и авангардной музыки на существование, насколько это было возможно и позволительно. Поэтому для меня было очень важно найти артиста на эту роль, который бы понимал, что он говорит, понимал, что он играет, не потому, что ему режиссер объясняет, а потому, что у него это есть внутри, в его природе.

А также Светлана Мамрешева. Одна из ведущих артисток Гоголь-центра. Я ее знаю по спектаклям Кирилла Серебренникова. Она крайне одаренный человек, поющая актриса. Причем поющая, как и современную эстрадную музыку, так и барочную музыку. Это сегодня крайняя редкость.

В списке действующих лиц у вас еще указаны Обыватели.

Дмитрий Сердюк: Да, с обывателей начинается спектакль, ими же он заканчивается. Начинают они его в конце 20-х годов. Они одновременно обсуждают и увиденный накануне балет, и то, что какого-то человека вчера арестовали, и то, что вчера в магазине выдавали селедку. А заканчивается 60-ми годами, в обычной ленинградской пивной. Такими же разговорами ни о чем. Мол, был вот в Консерватории мальчик, божий дар! Говорят, умер? Да нет, не умер, романсы пишет… (Речь идет о Животове). Такая вот некая закольцованность сюжета.

Когда вы ходите на спектакли своих коллег, вы смотрите их работы как актер или режиссер? Вы можете отключить свои знания "технологии"?

Дмитрий Сердюк: Недавно был на премьере фильма Альмодовара "Параллельные матери", рядом сидел Владимир Спиваков. Он слушал и даже комментировал музыку Альберта Иглесиаса. Он не отключался. Он слушал, как это сделано с точки зрения музыки. Мне кажется, что даже писатель, когда берет в руки книгу, анализирует, как это написано. Так что, да, отключиться очень сложно.

Но когда ты сидишь в зрительном зале и не можешь понять, из чего "это сделано", ты уже не оцениваешь. Это бывает не часто, но бывает, что ты видишь что-то такое божественное и не можешь это разложить на профессиональные дела.

Когда я говорю, что зритель приходит в театр за небольшой дозой смерти, я говорю о смерти не как о чем-то печально-драматичном. О смерти как о чем-то возвышенно таинственном. Зритель приходит за загадкой. Театр в принципе - это маленькая черная коробка, но в ней происходит чудо. Театр должен заниматься душой, а не только развлечением.