5 апреля выдающейся разведчице Зое Зарубиной исполнилось бы 102 года
"Прошу отстранить мою дочь от поездки в США"
Мы познакомились весной 1985 года при, скажем так, необычных обстоятельствах. В 1983 году волею судьбы я, молодой учитель, кандидат в члены партии и без пяти минут директор школы, вдруг радикально поменял жизненные планы и после годичной проверки, строжайшей медкомиссии и 6-месячных курсов подготовки оперативного состава, оказался в первом - американском - отделе советской контрразведки, называвшейся тогда "Второе главное управление КГБ СССР".
Знакомству предшествовала поступившая к нам в отдел оперативная информация: некто, Зоя Васильевна Зарубина, размахивая удостоверением Комитета советских женщин, буквально взяв на абордаж сотрудника охраны диппредставительств, "напористо проникла" в особняк американского посла в Москве, где имела продолжительную встречу с супругой посла Даной Хартман. Все спецслужбы в таких ситуациях работают по одинаковым алгоритмам. Посетители посольств и представительств иностранных государств, особенно, мягко говоря, недружественных, устанавливаются и проверяются на предмет доступа к государственным секретам и прочим потенциальным уязвимостям. "Перспективные" предатели - инициативники - берутся в активную разработку. В отношении других может быть проинформирован работодатель. С некоторыми устанавливается оперативный контакт…
Интернета тогда не было. Получение любой информации занимало время. Мои познания истории советской разведки были в силу скоротечности и неожиданного для самого себя появления в контрразведке достаточно скудными. Известная в кругах профессионалов фамилия Зарубина мне ничего не говорила. Проверка Зои Васильевны по учетам показала, что в разведке - тогда Первом главном управлении КГБ СССР - имеется ее архивное дело… И вот оно лежит передо мной.
Сегодня память не позволяет в деталях вспомнить содержание, но некоторые вещи отложились. В 1952 г. в звании капитана она уволилась из органов госбезопасности, посвятив себя педагогической деятельности, связанной с преподаванием иностранных языков. Отчетливо помню относящееся к этому периоду письмо ее отца, как оказалось, - легендарного советского нелегала Василия Зарубина, - на имя начальника разведки Александра Сахаровского. "Уважаемый товарищ Сахаровский, - писал генерал Зарубин, - от своей дочери, Зои Зарубиной, я узнал о ее планах посетить США в качестве директора советской выставки. Как Вы знаете, имя мое одиозно воспринимается в этой стране (Зарубин несколько лет возглавлял резидентуру КГБ в Вашингтоне, руководил работой по сбору и переправке на родину материалов т. н. атомного проекта). В этой связи просил бы Вас рассмотреть вопрос об отстранении моей дочери от поездки".
Не скрою - меня это письмо поразило. Особенно на фоне расцветшей в 1970-80-х годах практики направления детей и родственников высокопоставленных партийных функционеров на работу за границу. Даже сын Ю. В. Андропова - Игорь - трудился послом в Греции.
Набираю заветный, запомнившийся на всю жизнь номер телефона, оканчивающийся на цифры 84-38, который, как позднее оказалось, знает пол-Москвы, и слышу в ответ низкий женский голос, произносящий что-то среднее между нашим алло и американским "хэллоу". Позднее я понял, что такое произношение было намеренным, выработанным с годами: в дом, помимо советских граждан, часто звонили иностранцы. "Эллоу", - сказал голос, - "вас слушают…" Сбивчиво объясняю, что я - из "комитета" и хотел бы встретиться. При этом сомнений в том, что бывший работник нашей организации без труда идентифицирует своего собеседника, нет никаких. В ответ слышу: "Конечно, приезжайте!", - как будто собеседница через день общается с сотрудниками госбезопасности.
"Я думала, вы из комитета комсомола"
На встречу я поехал, как это принято говорить, для усиления - с руководством, которое впечатлили материалы проверки и чекистский бэкграунд Зои Васильевны. Назову своего руководителя - "М. М.". На улице было по-весеннему слякотно. Подходим к номенклатурному, из желтого кирпича, дому на улице Рылеева (ныне - Гагаринский переулок), поднимаемся на восьмой этаж, звоним в дверь. Дверь открыла среднего роста, плотного, как принято говорить, телосложения, женщина. Уже тогда, в первый раз, я обратил внимание на элегантный внешний вид: аккуратный, со вкусом подобранный костюм; короткая стрижка, волосы тщательно уложены, на шее - бусы, в ушах - серьги. Все это смотрелось органично. Живые, внимательные глаза. Какая-то естественная доброжелательность и позитивная энергия исходили от нее. "Здравствуйте, ребятки, проходите, обувь не снимайте, я дам вам газетки, постелите их", - сказала она и провела нас в комнату, служившую и гостиной, и кабинетом.
Обстановка скромная - книжные стеллажи, фотографии на стенах, телевизор и большой квадратный стол, на котором были разложены книги, газеты, рукописные листы. "М.М." с присущей ему, как восточному человеку, торжественной важностью говорит, что мы - из американского отдела комитета госбезопасности. В ответ - пауза, потом раскатистый смех.
"Господи, - говорит она, - я-то решила, что вы из комитета комсомола", - имея в виду ЦК ВЛКСМ. Затем она посерьезнела и по-деловому спросила: "Что вам нужно?" И, предваряя наши вопросы и просьбы, сказала: "Я готова помочь!" Тут же при нас набрала коммутатор американского посольства, попросив соединить с женой посла для разговора с профессором Зарубиной. "Дана, привет, это Зоя. Давай встретимся, выпьем по бокальчику, надо кое-что обсудить". Так началась наша многолетняя дружба…
Мне было 29. Ей - 65. Разница в возрасте не ощущалась. Она умела одинаково уважительно, на равных, общаться и с сильными мира всего, и со своими сверстниками, и теми, кто помоложе, независимо от социального статуса, и наконец - с детьми, которые всегда распознают фальшь. Помню ее приезд к нам домой в начале двухтысячных и общение с трехлетней дочерью - Машей, которая, побыв наедине с Зоей, подарившей ей специально привезенное из Америки платье, выбежала из комнаты и сказала: "Я хочу что-нибудь подарить Зое Васильевне на память!". Зое тогда было, на минуточку, 80 лет. Потом были десятки, сотни встреч. Общение с ней было настоящей школой жизни. Рассказы об отце, Василии Зарубине, чье имя высечено на памятнике в штаб-квартире российской разведки в Ясенево, об отчиме, не менее легендарном Леониде Эйтингоне, руководившем операцией по ликвидации Троцкого. Потом его, как водится, посадили… Их она беззаветно любила. Позднее, в 90-х, когда мы очень сблизились, рассказывала мне во время одного из застолий в узком кругу: "Дяде Леониду, как пособнику Берии, дали 15 лет. Срок с учетом его болезней - не малый. Надо было что-то делать, чтобы вызволить его пораньше. Сведущие люди подсказали мне зацепку - добиваться зачета в срок отсидки двухлетнего периода предварительного заключения. Но устоявшейся юридической практики на этот счет тогда не было. Тем более что приговор Эйтингону носил политический характер. Вопрос можно было решить на самом высоком судебном уровне. Тогда друзья познакомили меня с председателем Военной коллегии Верховного Суда генералом Борисоглебским, с которым через некоторое время у нас возникли близкие отношения. Спустя некоторое время я обратилась к нему за помощью, он, рискуя должностным положением, помог. Эйтингону скостили полтора года. Во многом благодаря чему он дожил до 80 лет".
Хочу лишь заметить, что устоять перед Зоиным обаянием вряд ли мог какой-либо мужчина. При этом она отнюдь не была красавицей. Также беззаветно она любила только Родину. Любимое ее выражение при общении с иностранцами, донимающими вопросами о войне в Афганистане, дефиците продуктов и товаров, культе личности Брежнева, было: "It"s my country!" - "Это - моя страна!" Дословный перевод не передает полностью смысл этой фразы на английском, который состоит в том, что при любых обстоятельствах Родина есть Родина, ее не выбирают, любят по умолчанию.
Тегеран, Ялта, Нюрнберг
На Тегеранской конференции с учетом знания языков Зоя была офицером по связи. Без ее отмашки ни один автомобиль с иностранцами не мог въехать на территорию посольского комплекса. Рассказывала забавный эпизод, как в свойственной ей манере быстро двигаться, - вбежала на центральную лестницу посольского особняка и уткнулась головой в живот самому Сталину, спускавшемуся со свитой вниз. "Ничего, ничего", - сказал вождь и, улыбнувшись, продолжил движение. Последствий не было.
На Ялтинской конференции она уже сидела на "прослушке" покоев Рузвельта. В Нюрнберге, на процессе против нацистской верхушки - переводила. Затем - долгие годы возглавляла группу переводчиков-синхронистов на съездах КПСС. Более ответственной работы для переводчика в те годы, пожалуй, не было. Декан факультета английского языка института иностранных языков им. Мориса Тореза, создатель и первый директор курсов переводчиков ООН, член Комитета Советских женщин, активистка международного движения "Педагоги за мир", "Бабушки за мир". Активный участник клуба жен глав иностранных представительств в Москве. Список ее обязанностей и интересов можно продолжать до бесконечности. И все годы - обращения в высшие партийные инстанции с просьбой о реабилитации Эйтингона, которая состоялась лишь в 1993 году.
По ходу нашего общения решались и важные оперативно-политические вопросы. К Зое, как ее звали все иностранцы, домой на завтрак запросто приезжал посол США Артур Хартман, которого она, не умея готовить, кормила наскоро сделанной яичницей. Она регулярно посещала представительские мероприятия, организуемые посольством. Через супругу посла завязалась переписка с женой президента США Нэнси Рейган… Иссякший было коммуникационный ручеек во многом благодаря ей вновь стал наполняться живительной влагой. Полученная информация докладывалась на самый верх…
Искушенный читатель наверняка задастся вопросам: "Так кем же Зоя Васильевна была в КГБ - агентом, резидентом, сотрудником глубокого прикрытия?" Отвечу так: как известно - бывших чекистов не бывает. Применительно к людям такого уровня традиционные для оперативной работы термины не подходят, да и не имеют значения. В свое время эта тема дискутировалась применительно к Е. М. Примакову, выполнявшему, как известно, деликатные государственные поручения на Ближнем Востоке и якобы имевшему псевдоним "Максим". Да, псевдоним необходим для ссылок на источник в сообщениях и шифротелеграммах. Вот, собственно, и все.
Для ссылок на нее в качестве источника информации использовался псевдоним "Татьяна" - так зовут ее дочь. Для нее общение со мной, как с представителем спецслужб, было органичным. Она рассматривала его как дополнительную возможность оказать помощь своей стране.