Как толстовская крестьянская блуза превратилась в модную сегодня толстовку
В этой блузе Лев Николаевич запечатлен и на портретах Крамского и Репина, в скульптуре Клодта (где писатель идет за плугом), не говоря уж о фотографиях и кадрах кинохроники… Можно сказать, что блуза такой же неотъемлемый атрибут яснополянского старца, как его борода. Это может показаться странным, но о блузе считают необходимым упомянуть практически все авторы мемуаров.
Ладно, что о ней пишет Софья Андреевна, которой эти блузы частенько приходилось шить. Скажем, в дневнике 18 февраля 1898 она прилежно записывает: "Весь день просидела за работой: сначала перешивала и чинила серую фланелевую блузу Льва Николаевича; потом вышивала по белому сукну полосу, мою давнишнюю красивую, глупую работу". Понятно, что рядом с Толстым любая работа будет казаться глупой, а уж вышивание точно может показаться забавой по сравнению с починкой фланелевой "толстовки". Но любопытно все же, что "красивая" и "глупая" в этой записи выглядят синонимами. Настоящая, неглупая работа должна быть связана с практическим делом, пользой и самосовершенствованием, что, видимо, дамское рукоделие, сколь угодно красивое, не предполагает. Кроме Софьи Андреевны, по словам сына Толстого Сергея, эти блузы "кроила и шила ему старая дворовая, Варвара, дочь его дядьки Николая, жившая на деревне…".
Какой шок испытывали люди, видевшие представителя одного из древних аристократических родов, знаменитого писателя в "рубахе". Холщовая рубаха рассматривалась как сословная одежда крестьян. Надевая ее, граф демонстрировал не только отказ от условностей "образованного общества", он одной этой блузой отметал те привилегии правящего класса, которые вроде бы принадлежали ему по праву образования и рода, обычаю и закону. Граф Толстой, шедший за плугом в крестьянской рубашке, словно обнулял сословный "обычай", напоминая старый вопрос: "Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда господином?".
На выставке можно увидеть темную просторную блузу графа рядом с его часами Breget и карандашом. Кстати, в блузе Толстого всегда были кармашки для карандаша и блокнота. Есть и современная реплика его летней светлой блузы. Собственно, сравнению этой толстовской одежды с крестьянской и посвящена выставка. И если первая часть - о том, как граф дошел до жизни такой, то вторая - как раз о народном костюме, и эта часть экспозиции во многом стала возможной благодаря студии "Русские начала", где не только шьют, но даже и ткут ткани по старинной технологии. Соответственно в первом зале раскрывается сюжет, как Лев Николаевич из щеголя-прапорщика, каким мы видим его на московской фотографии 1854 года (бакенбарды, усики, эффектная поза гусара-сердцееда), превратился в бородатого косаря, который запечатлен в 1890 году вместе с крестьянином Прокофием Власовым на косьбе. А в соседнем зале - праздничные и будничные косоворотки, веретена и деревянный ткацкий станок из коллекции студии "Русские начала", календарь на 1887 года с крестьянскими приметами и сельскими занятиями по месяцам.
Сравнение крестьянских рубах и толстовской блузы, разумеется, демонстрирует их сходство: свободный удобный покрой, практичный материал… Хотя различие тоже налицо: кармашка для блокнота или брегета в крестьянских рубахах не предусмотрено. Толстовка Льва Николаевича вошла в моду среди его почитателей уже при жизни писателя, как доказывает исследователь истории костюма Раиса Кирсанова. Очевидно, что она воспринималась не как сословная одежда, а как знак приверженности толстовским идеям. Иначе говоря, крестьянская рубаха, апроприированная графом, пусть и в модернизированном виде, стала не сословным, а индивидуальным высказыванием. Знаком отличия или, как минимум, декларацией о намерениях следовать по стопам писателя не только на тульской улице.
Больше века спустя "толстовка" из индивидуальной сшитой по меркам блузы превратилась в товар масс-маркета. Но успела обрести иные актуальные для XXI века обертона: от экологии до осознанного потребления. Из рабочей повседневной одежды она перекочевала в сегмент молодежной и спортивной одежды. И, скажем честно, покупая трикотажную толстовку, с капюшоном или без, карманом или без оного, мы в отличие от толстовцев конца XIX века вряд ли декларируем тем самым приверженность воззрениям Льва Николаевича или даже любовь к его волшебной прозе. Толстовка отдельно, "Война и мир" - отдельно.
Выставка пытается связать распавшуюся связь времен, надеясь, что молодежная толстовка доведет не только до прялки, но и до книг Льва Николаевича. Хотелось бы, конечно, чтобы осознанное потребление распространялось не только на свитшоты, худи, толстовки, но и на идеи. Например, на идеи Толстого, высказанные в 1908 году в статье по поводу русско-японской войны: "Ужаснее же всего в этом то, что все эти бесчеловечные насилия и убийства, кроме того прямого зла, которое они причиняют жертвам насилий и их семьям, причиняют еще более, величайшее зло всему народу, разнося быстро распространяющееся, как пожар по сухой соломе, развращение всех сословий русского народа…". Надо ли говорить, что тут христианская мысль писателя тесно связана с мыслью народной и мыслью семейной, которыми он дорожил в "Войне и мире" и "Анне Карениной"?
Что пишут о блузе Толстого мемуаристы
Неизменность этой блузы противопоставляется капризам моды. "Одежда Толстого была всегда одинакова - блуза, подпоясанная ремнем; зимой - темная, летом - белая, парусиновая. В одежде Толстой любил опрятность и чистоту, но не щегольство и элегантность", - замечает Н.Н. Гусев.
Ее простота контрастирует с величием писателя, как в свидетельстве знаменитого адвоката А. Ф. Кони: "В двух шагах стоял одетый в серую холщовую блузу, подпоясанную широким ремнем, заложив одну руку за пояс, (…) Гомер русской "Илиады", творец "Войны и мира"". Холщовая рубашка по соседству с именем Гомера обретает античную лаконичность и величие тоги.
Наконец, "посконная лиловая рабочая рубаха" может стать символом опрощения, рабочей одеждой, как в воспоминаниях И.Репина: "Шесть часов, без отдыха, он бороздил сохой черную землю, то поднимаясь в гору, то спускаясь по отлогой местности к оврагу. (…) Менялись только тени от солнца да посконная рубаха его становилась все темнее и темнее. Особенно на груди, на лопатках и плечах от пота и черноземной садившейся туда пыли". У Репина "рабочая рубаха" графа, который пашет сам, как любой крестьянин, вроде бы становится тем, чем она является - рабочей одеждой. Но как раз в этой-то функциональности - скандал и афронт приличиям: граф за плугом, в промокшей от пота крестьянской рубахе выглядит бунтарем и революционером. Человеком, у которого слова об опрощении не расходятся с делом.