Александр Ширвиндт: Горючее для физического долголетия - цинизм и ирония
Александр Ширвиндт действительно старается быть честным перед собой и читателями. Непревзойденный, остроумный и тонкий рассказчик, он делится воспоминаниями о детстве, учебе в школе, преподавании в Театральном институте имени Щукина, работе над спектаклями и съемках в любимых всеми фильмах. А чего стоят его удивительные истории о друзьях и коллегах - Олеге Табакове, Марке Захарове, Андрее Миронове, Михаиле Жванецком, Владимире Меньшове, Михаиле Державине, Людмиле Гурченко… "Как бы так исхитриться, чтобы потенциальный читатель, раскрыв книжку и прочитав первые две строки, не положил со вздохом ее обратно на прилавок...", - размышляет Александр Анатольевич. Но ты сразу же понимаешь, что автор лукавит, уж он-то точно знает, как с ходу заинтересовать читателя, а лучше сразу заинтриговать.
С разрешения издательства "КоЛибри" печатаем небольшие отрывки-размышления из новой книги Александра Ширвиндта "Отрывки из обрывков".
Размышление о дневниках и ночниках
У настоящих писателей есть дневники. Слово "дневник" подозрительное. Почему дневники? Скорее это должны быть ночники. Человек прожил день, что-то у него было с желудком или рассудком, потом он упустил нужную бабу, потом у него на работе кто-то рубль украл, потом он пришел домой, поахал, выпил 50 граммов, смотришь - уже ночь и сел писать воспоминания. Значит, это "ночники". У меня точно "ночники". Мои рукописи создаются ночью: когда просыпаешься и идешь зачем-то в туалет, возникает мысль.
О кокетстве писателя и силе мысли
Замахиваться на исповедальность - кокетство. Наше поколение жило с поджатым хвостом. Он был поджат настолько, что, когда наступила свобода, его уже нельзя было разогнуть. Откуда взяться честности? Все равно получается, что был хорошим - с ошибками, трусостью, вынужденными предательствами, но хорошим. Никто не напишет: "Я подлец". Хотя и это было бы кокетством - надеждой на читательское "Во дает!"…
Аристотель, Жюль Верн, Конан Дойл - провидцы, заглядывающие и угадывающие на века вперед. Я тоже хочу. Но все мешает. Ночью сквозь зыбкий сон приходит в голову необыкновенно дерзкая мысль и облекается в четко-парадоксальную фразу, но пока решишься откинуть одеяло, добежать, не упав, до письменного стола, нарыть чистый лист бумаги, найти пишущее, а не застывшее стило, напялить очки, да не эти - для дали, а те - для близи, а вот они... И все... Мысль ушла, формулировка забыта, путь обратно в кровать долог и горестен. Уверен, что через каких-нибудь семь-восемь лет изобретут что-то такое, чтобы прямо из спящей головы все фиксировалось.
Хлеба или зрелищ
Лозунг "Хлеба и зрелищ!" - атавизм. Сегодня хлеба навалом, зрелища - в интернете. Но, каким бы театр ни был, он живой. Когда артист забывает текст, это большой подарок для зрителя. С компьютером такого не случается.
Об артистах хороших и популярных
Артисты делятся на хороших и популярных. Зыбкая мечта стать любимцами - публики, то есть народа, власти, полиции, двора и магазина. Это атрибуты профессии, ничего тут не поделаешь. У сегодняшних - круглосуточная жажда присутствия.
Так как возможностей - огромное количество и конкуренция большая, даже у талантливых и думающих людей возникает ощущение необходимости постоянно мелькать. Я всегда говорю людям, которые мне небезразличны, типа Максима Аверина, Саши Олешко и Лени Ярмольника, что, когда всюду лезешь, можно надоесть самому себе и адресату своих появлений. Кроме того, чтобы появляться в разных ипостасях, нужно в каждой попытаться быть другим. А если ты один и тот же и просто торчишь в разных декорациях перед одним и тем же жюри, это снижает качество дарования. Кивают, но толку мало.
О театре и зрителях
Театр и Зритель - вечная полемика. Когда-то я ставил спектакль "Недоросль" с песнями моего замечательного друга, поэта Юлия Кима. В конце спектакля выходил из зала якобы очарованный зритель и пел о том, что он потрясен до слез. И артисты ему якобы отвечали: "Приходи. Мы еще раз обманем! Ты умеешь поверить в обман!" Это очень важная теза. Если люди приходят и ждут обмана - это одно. А если им все время назидательно-настырно капают на мозги, это раздражает и отрешает от театра.
Куда уходит магия театра?
Мне играть в театре, или что-то ставить, или руководить приходится от безвыходности. А вот взять и в свободное время пойти в театр и смотреть, как изгаляются другие, не свои, - это голгофа. Сегодня драматурги и режиссеры кромсают хорошую прозу, впихивая ее в прокрустово ложе пьесы. Островский - сибарит, бог знает когда живший, сейчас - дефицитнейший автор. Все ставят Островского. Но, прежде чем ставить, бросаются его переписывать, прикрывая отсутствие драматургии, смысла, характера, актерского мастерства всякими эффектами. Чем дальше развивается цивилизация, тем больше на сцене фокусов, a магия органичного существования и партнерства уходит. А если с трудом, геройски сохраняется, вызывает лишь одну реакцию - старомодно.
Не верю?! Или как Станиславский стал архаизмом
Уходящая натура, приходящая натура... Молодая бездарность набирает очки, стареющая талантливость сдает позиции и умирает. Все значимое в творческо-театральной индустрии перемерло. Новая шелупонь раздражается от остаточного присутствия недовымерших авторитетов. Хотя старается этого не показывать: утомительно-вынужденная почтительность к живым остаткам поколения и традиционная техническая скорбь по ушедшим…
Недавно один артист новой волны - они все очень худые, лысые и хорошо двигаются - сказал, что уже не может слышать о системе Станиславского, что это архаизм, а сейчас другая эстетика, другой театр. И я понимаю, что он искренен. Михаил Кедров ставил во МХАТе "Плоды просвещения" около шести лет. Может, это перебор, но был гениальный спектакль. Сейчас в течение месяца делается шлягер. Действительно, зачем тогда это "Не верю!"? Совершенно никому не нужный Станиславский.
Об актерах, режиссерах и настоящих лидерах
Сегодня превалирует так называемая актерская режиссура: актеры становятся режиссерами и худруками. Это деградация профессии и размытие понятия режиссуры. Актерское образование - российское и советское - великое и вечное, а режиссерского образования с хорошей программой и хорошими педагогами нет. С одной стороны, исторически Станиславский, Мейерхольд и Ефремов были актерами. С другой - Эфрос и Фоменко были режиссерами. Но главное: великие имена - Станиславский, Вахтангов, Мейерхольд, Ефремов - возникли из студийно-подпольно-подвальных придуманных сообществ. Появлялся лидер - со своей программой, идеологией и мечтой, и вокруг него собирались люди…
Уходить или остаться?
Полтора года просил начальников отпустить меня с поста худрука на вольные хлеба (хотя мучного давно уже не разрешают). Сначала говорили: "Останьтесь, пока подберем что-нибудь путное". Потом: "Извините, ковид, как можно в такой момент бросать родной театр?" Дальше - придумывали, как меня обозвать. Предлагали: "Оставайтесь куратором". Я могу быть - и то с трудом - куратором своих детей, своей семьи и, может быть, своих учеников, но куратором случайного режиссера я быть не могу…
Бесконечная тяжба с самим собой: уходить - не уходить, работать - не работать... Одни говорят: "Надо умирать на посту". Или: "Лучше всего умирать на сцене, как великие актеры". Другие говорят: "Доживать надо спокойно, в кругу близких". К консенсусу, говоря сегодняшним жаргоном, не приходят...
Когда у меня интересовались, не возглавит ли театр кто-то из учеников, я отвечал, что мои ученики - артисты. Спрашивали: "А последователи?" - "Последователей не бывает, бывают только поскребыши".
О Голливуде и русской бане
Когда я узнал, что Голливуд остановил всю работу по боевикам и полицейским фильмам и снимает ремейк "Иронии судьбы, или с Легким паром!", я дико возгордился. То, что отечественный кинематограф не может пересечь границу Тульской области, утверждают довольно давно, по-моему, с братьев Люмьер, несмотря на успехи Эйзенштейна, Меньшова и Кончаловского - временное, одномоментное снисхождение. Когда мы покупаем какие-то телепроекты в Америке, это понятно. Но, если они, при всем моем уважении к Эльдару Рязанову, берут незамысловатую, чисто советскую байку о сходстве фанерного интерьера во всех домах и о русской бане и пытаются переложить ее на лос-анджелесские особняки и турецкие хамамы, значит, Голливуд накрылся еще больше, чем мы. Это абсолютная импотенция творческой мысли: когда своего не могут придумать, хватается классика или полуклассика. Еще красят кистью черно-белые фильмы. Я не знаю, будет ли в американ ском фильме пьяное безобразие.
Мы напивались, потому что пили русский ерш: пиво с водкой. И это была стопроцентная органика. А если они из военных американских фляг будут пригублять виски и заходить в турецкую баню, получится вранье, и они не потянут красот тонкого, интеллектуального сюжета. Поскольку Александра Белявского нет, Андрея Мягкова нет, Георгия Буркова нет, один я буду, завернувшись в простыню, умиляться голливудской версии московской бани.
О ярлыках и амплуа
У артиста есть внутренняя необходимость пересилить свое амплуа - так сказать физиологические задатки. Кроме того, существуют ярлыки: Никулин - великий клоун, Папанов и Миронов - великие комедийные актеры. Андрюша еще и шампанско-танцевальный. И только Алексей Герман и Александр Столпер решились взять этих комиков и клоунов на серьезные роли в фильмах "Мой друг Иван Лапшин", "Живые и мертвые" и "Двадцать дней без войны". Миронов, Папанов и Никулин выбились не только из привычных для зрителей ярлыков, но и из амплуа.
Были люди в наше время…
Очень осторожно нужно пользоваться русским языком. Например, "были" - "не были". Вчера на работе были, а сегодня не были. Или: "были" - "небыли". "Были" - это что-то такое безотказно точное, а "небыли" - фантазия и вранье. Русский язык - великий, но двусмысленный. Двусмысленность языка провоцирует на двусмысленность существования.
Были! Да, были люди в наше время. Мне хотелось бы увидеть сегодня эталон артиста, который обладал бы фанатизмом Миронова, обаянием Визбора и органикой Евстигнеева. Сам я никогда не был выдающимся артистом. Надо или быть уникальным, отдельным и сверхпрофессиональным, или уйти в другую профессию. Я всю сознательную юность мечтал работать таксистом.
О "Крокодиле" и санкциях
Разбирал на даче старые книги и журналы и достал связку "Крокодила" с 1956 по 1960 год. Пузатый Дядя Сэм, американцы, карикатуры с атомной бомбой... Прошло 60 лет, эти журналы можно очистить от пыли и переиздавать.
"Санкции" - новомодный термин всемирной бездарности. Добавить одно "с" и получатся "ссанкции": обоссать соседа вялой струей безысходности.
О лжи
Вранье достигло масштабов вируса. Пора создавать референдумы о необходимости лжи во имя великих побед. Бесконечно привычное вранье - сегодня удел всех уровней. Даже в магазине "Рыболов" знакомая продавщица врет, что черви свежие, а они уже неделю лежат в холодильнике, как в реанимации.
Я вру круглосуточно. С разной степенью накала - ночью, записывая что-то на бумажках для этой книжки, думаю, что не вру. Вру! "Нет правды на земле, но правды нет - и выше". Выше - это где? У Боженьки или выше этажом?
О жизни
Оказывается, жизнь длинная. В районе 65 лет создавалось ощущение, что короткая. Она была полноценной. Я не о морали, строе и карьере, а о чистой физиологии. До 65 прыгаешь на какую-нибудь подножку, можно даже спрыгнуть с подножки. Потом происходит затухание прыжков. Самое бодрое и осмысленное время - с 55 до 65, а дальше - как ветер летит, ничего не соображаешь.
Финал индивидуален. Горючее для физического долголетия организма - цинизм и ирония.
Сегодня вся жизнь складывается из необходимости действий, страшной опасности, что это действие не совершишь, и необыкновенной гордости, если что-то получилось.
О будущих поколениях
У людей моего возраста - большой шлейф воспоминаний о жизни в разное время, есть с чем сравнивать. И после всех этих сравнений у нашего поколения рождается крик в сторону нового поколения: "Ребята, опомнитесь! Оглянитесь, почитайте, посмотрите!" Никто не оглядывается, только говорят: "Старый маразматик, всего бздит". А чего мне бояться? Бояться надо за нынешнее поколение и за следующее